Директор помолчала, откинулась на спинку удобного кресла и открыла какую-то тетрадку, но читать не стала и тут же закрыла ее, словно вспомнив вдруг, что у нее в кабинете сидят люди. Хорошо продуманными фразами она высказала супругам Балоссино мысль о том, что лицей «Е. М.», возможно, не в полной мере отвечает уровню развития их сына.

Когда за ужином отец спросил Маттиа, действительно ли он хочет сменить школу, тот лишь пожал плечами и продолжал рассматривать яркий неоновый отблеск на ноже, которым предстояло резать мясо.

— Дождь не косой, — произнес Маттиа, глядя в окно машины и отрывая отца от его мыслей.

— Что? — переспросил Пьетро.

— На улице нет ветра. Иначе шевелились бы листья на деревьях, — продолжил Маттиа.

Пьетро постарался понять, к чему он клонит. Вообще-то ему было все равно, он полагал, это какое-то очередное чудачество сына.

— Ну и что?

— Капли стекают по стеклу косо, но лишь потому, что машина движется. Определив угол их отклонения от вертикали, можно вычислить скорость движения.

Маттиа очертил пальцем траекторию капли. Наклонился к стеклу, подышал на него и провел линию на запотевшем стекле.

— Не дыши, потом остаются пятна, — упрекнул отец.

Маттиа словно не слышал.

— Если бы мы не видели, что происходит за окнами машины, и не знали бы, что движемся, то не могли бы понять, почему капли стекают по наклонной — по своей ли вине или по нашей, — произнес Маттиа.

— О какой вине ты говоришь? — с некоторым раздражением спросил отец, растерявшись.

— Я о том, почему они стекают по наклонной.

Балоссино кивнул с серьезным видом, так ничего и не поняв.

Они приехали. Пьетро не выключил двигатель и поставил машину на ручной тормоз. Маттиа открыл дверцу, и порыв свежего воздуха ворвался внутрь.

— Приеду за тобой в час, — сказал Пьетро.

Маттиа кивнул. Пьетро потянулся было к нему, чтобы поцеловать, но помешал ремень безопасности. Он снова откинулся на спинку и посмотрел на сына — тот вышел из машины и закрыл дверцу.

Новая школа находилась в красивом престижном районе на холме. Здание, возведенное еще в двадцатые годы, несмотря не недавнюю перестройку, сильно мозолило глаза среди роскошных вилл — длинная бетонная коробка с четырьмя одинаковыми рядами окон и двумя зелеными противопожарными лестницами.

Маттиа поднялся к входу, неподалеку от которого мокла под дождем в ожидании звонка группка ребят. В школе он поискал, не желая никого расспрашивать, схему расположения помещений, нашел нужное и направился к последней двери в коридоре на втором этаже. Переступив порог класса, он глубоко вздохнул, ухватился за ремни своего рюкзака, висевшего за спиной, прошел к дальней стене и остановился возле нее с видом человека, которому очень хотелось бы в эту стену въехать.

Рассаживаясь по местам, ребята с любопытством посматривали на него. Никто не улыбнулся. Некоторые перешептывались — Маттиа догадывался, что говорят о нем. Свободных парт оставалось все меньше, и, когда кто-то сел возле девушки с длинными красными ногтями, он почувствовал облегчение.

В класс вошла учительница, и Маттиа проскользнул на последнее свободное место у окна.

— Новичок? — спросил его сосед по парте, которому, видимо, здесь тоже было неуютно.

Маттиа кивнул, не глядя.

— Денис, — представился тот, протягивая руку.

Маттиа вяло пожал ее и произнес:

— Очень приятно.

— Добро пожаловать, — сказал Денис.

5

Виола Баи восхищала всех подруг, но они и побаивались ее. Она была поразительно хороша собой, даже неловкость какую-то вызывала ее красота. А кроме того, в свои пятнадцать лет она знала жизнь намного лучше своих сверстниц — или во всяком случае создавалось такое впечатление.

По понедельникам девочки собирались на перемене вокруг ее парты и с волнением слушали отчет о том, как она провела выходные. Чаще всего это было умелое переложение того, чем накануне делилась с ней сестра Серена, на восемь лет старше. Виола проецировала рассказы Серены на себя, обогащая их пикантными подробностями, которые, как правило, придумывала на ходу, но именно они представлялись подругам самыми волнительными.

Она рассказывала о разных местах, где никогда не бывала, в деталях описывала ощущения от приема галлюциногенов и не забывала упомянуть о лукавой улыбке бармена, с какой он взглянул на нее, наливая коктейль «Куба либре». После этого она чаще всего оказывалась с ним либо в постели, либо в кладовке среди упаковок пива или ящиков водки, где он брал ее сзади, зажимая ей рот, чтобы не кричала.

Своими рассказами Виола Баи умела произвести впечатление. Она понимала, что секрет кроется в точности и яркости деталей, и умела так рассчитать время, что звонок раздавался именно в ту минуту, когда бармену не удавалось справиться с молнией на своих фирменных джинсах. Взволнованная публика медленно расходилась, раскрасневшись от зависти и возмущения, и, конечно, настаивала, чтобы Виола продолжила рассказ на следующей перемене. Но она была слишком умна, чтобы поддаваться на уговоры. Криво усмехнувшись своими красивыми губами, она оставляла историю неоконченной, как бы говоря, что случившееся — сущие пустяки. Просто еще одна подробность из ее необыкновенной жизни, а на самом деле она уже давно ушла от всего этого на миллион световых лет.

Секс она и в самом деле уже изведала и даже попробовала наркотики, названия которых с удовольствием перечисляла. Сексом, правда, занималась всего один раз. Это произошло у моря с приятелем ее сестры, которая в тот вечер слишком много курила и пила — где уж ей помнить о тринадцатилетней соплюшке, которой еще рано заниматься такими делами.

Он трахнул ее быстро, прямо на улице, за мусорным баком. Когда, понурив головы, они возвращались к компании, Виола взяла его за руку.

— Ты чего? — спросил он, высвобождая руку.

У нее пылали щеки, и все еще чувствовался жар в промежности. Она вдруг ощутила себя такой одинокой…

Потом этот парень ни разу даже не заговорил с ней, и Виола призналась во всем сестре. Но та лишь посмеялась над ее наивностью и сказала:

— Надо быть похитрее. А ты чего ожидала?

Публику, восхищавшуюся Виолой, составляли Джада Саварино, Федерика Маццольди и Джулия Миранди. Все вместе — крепкая и безжалостная команда — «сволочная четверка», как называли их некоторые ребята в школе. Виола сама подбирала подруг и от каждой требовала жертву, потому что ее дружбу еще надо было заслужить. Только она решала, кому войти в ее свиту, и решения эти часто оказывались жесткими, если не сказать жестокими.

Аличе тайком наблюдала за Виолой. Со своей парты, двумя рядами дальше, она жадно ловила обрывки фраз и отрывки ее рассказов. А вечером, оставшись у себя в комнате, с волнением припоминала их.