(Разумеется, отец Арсений знал о некоторых особенностях физиологии лучшей подруги своей жены. И хотя он с возмущением относился к проявлениям запредельного в повседневной жизни, ему приходилось мириться с этим запредельным. Собственная жена не оборотень — и то хорошо.)
— Я, конечно, спрошу, — кивнула Ольга и потянула к себе крыло — проволочный каркас, обтянутый марлей. — Но Зоя такая робкая… Представить себе не могу, чтобы она обратилась к другим вервольфам и сказала: «Эй, ребята, давайте поможем людям! Кто сыграет в рождественской пьесе царя Ирода?»
— Да, это как-то бестактно, — согласился дьякон. — Но все-таки с ней нужно советоваться, тем более что она — основной автор этой затеи.
…Конец осени и начало зимы в Щедром всегда отмечены суровыми холодами. Снег еще не пал на землю, она смерзлась, заиндевела. Деревья стоят голые и несчастные, словно их обидели, и они под северным ветром гнутся, скрипят ветвями, жалуясь всякому прохожему: «Худо, ху-у-удо!» Но в нынешний год на праздник апостола Филиппа выпало столько снегу, что весь город казался будто завернутым в несколько слоев ваты. И морозы были не столь жестоки — всего-то двадцать три градуса по Цельсию, для зимнего Щедрого это просто курорт. Правда, из леса поближе к человеческому теплу и прокорму потянулись снегири, клесты и синицы. Были гости и покрупней да поопасней. Одна продавщица с рынка «Поселянин» говорила, что ранним утром, в рассветных сумерках, видала пару волков, и в том, что это волки, а не оборотни, она была убеждена, ибо какой же оборотень станет рыться в мерзлой мусорной куче да перебрехиваться с наглыми и жирными рыночными псами? А прямо на архиерейское подворье заявился медведь — худющий, жалкий, со старыми слезящимися глазами. Непонятно, почему он за лето не нагулял жиру да не лег в положенную спячку, но не прогонять же бедолагу.
Владыка распорядился медведя обильно кормить, да и сам частенько выходил к зверю с намазанной медом буханкою в руке. Медведь вел себя смирно, спал под крыльцом владычнего дома, куда архиерей велел накидать ему еловых лап да старых одеял, а едва владыка собирался на прогулку или пройтись по делу, медведь норовил набиться в сопровождающие. В городе пошли шутки, что архиерей завел себе нового телохранителя из оборотней, но урсолюды заявили, что к ним медведь сей никакого отношения не имеет, а владыке людские пересуды и вовсе были безразличны. Архиерей нарек своего косолапого знакомца Патроном, — дескать, нашелся у меня четвероногий покровитель, Патрон понемногу отъелся на архиерейских харчах, освоился и скоро стал спокойно разгуливать по всему городу. Пугались его только приезжие да свои из чересчур нервных. А непугливые горожане очень скоро поняли, что лишняя конфета в кармане поможет им приобрести в Патроне приятного, но несколько навязчивого спутника…
— Арсений? — Ольга наконец что-то решила и отложила в сторону марлевые крылья. — Я, пожалуй, схожу к Зое, поговорим с ней насчет ролей и пьесы.
— Может, лучше завтра? — чуть тревожно отозвался дьякон. — Поздновато для таких прогулок, да и живет Зоя неблизко.
— Ничего, на обратной дороге она меня проводит, и можешь не беспокоиться… — Ольга не договорила, но Арсений ее понял. Понял и вздохнул.
Ольга закуталась в пушистый платок, надела валенки (никакие модельные сапожки не выдержат щедровских морозов, потому здешние модницы если и могли чем щеголять, так это цветами и фасонами своих валенок), длинную шубу и пообещала мужу, что долго задерживаться не будет.
Вечерняя улица была прозрачной и звонкой от мороза. Ольга захлопнула дверь подъезда, и эхо от хлопка раздалось чуть ли не на другом конце города. С березы, что росла возле забора, упала снежная рассыпчатая шаль. Сумерки были сине-белыми и блестящими — взошедшая полная луна превращала сугробы в искрящиеся бриллиантами сокровищницы. Звезды дрожали в морозной дымке, словно и им было холодно. Только Сириус высверкивал беспечно на небе и казался той самой звездой, что вела в Вифлеем волхвов…
Ольга поспешила к автобусной остановке. Постояла минут десять, подождала. Вечером, да еще таким морозным, город практически вымирал. Даже общественный транспорт предпочитал отогреваться в гаражах. По этому поводу журналист Акашкин недавно напечатал в газете ядовитую статью «Куда ушли последние трамваи?». Статья громила работников общественного транспорта за то, что они не подготовили машинный парк к зимним холодам, проявили преступную беспечность, словно тут не Щедрый, а Рио-де-Жанейро… Статья в общем была правильная, только трамваев в Щедром отродясь не водилось. Но все и без того понимали — Акашкин просто точит зубы на нового мэра, проверяет, как тот отнесется к выкрутасам прессы.
— Однако так и замерзнуть недолго, — вслух высказалась Ольга, когда истекла четверть часа ожидания на остановке. Перспектива топать по промороженным пустынным улицам не очень радовала, но и стоять уже было выше ее сил. Ольга зашагала по тротуару, где снег, притоптанный за день, резко и жестко скрипел под подошвами ее валенок.
Ольга вышла из микрорайона кирпичных пятиэтажек — здесь жили они с Арсением — и свернула на улицу Лизы Чайкиной. Это была улица, сплошь застроенная приземистыми частными домами. Здесь кусты сирени, акации и смородины были осыпаны нетронутым снегом, светили очень редкие фонари, и казалось, что ты попал в какое-то зачарованное Снежной королевой царство —до того все сверкало белым, серебряным и ледяным. Даже свет из зашторенных окон казался ненастоящим, словно его вырезали из цветной бумаги и приклеили к рамам.
Улица Лизы Чайкиной тянулась долго и заканчивалась оврагом, в котором даже зимой журчал ручей, прозванный местными жителями Тухлым Дунаем. Столь неблагозвучное название было дано ручью за противный запах сероводорода и прочих миазмов, ибо ручей являлся не чем иным, как стоком вод с Щедровского автоагрегатного завода. Кампания по поводу установки на заводе очистных фильтров и по приведению ручья в надлежащий вид шла в городе не первый год, с ней не могли справиться даже колдуны-экологи, и потому местный Дунай до сих пор оставался тухлым. Через ручей был перекинут железный мост с перилами, а за мостом и оврагом начинались современные кварталы, вот там и жила семья Волковых.
Ольга решительно шла по улице, но некоторый страх все же подтачивал скалу ее душевного спокойствия. Улица пустынна и тиха, впереди — темный овраг, заросший густым ивняком, сугробы и довольно глубокий ручей… Все-таки зря она выскочила из дому так поздно. И Арсений тоже хорош — не предложил жене своих услуг по сопровождению!
«Вот задерет меня медведь, будешь ты, Арсений, знать!» — мстительно подумала Ольга, и тут, словно вторя ее мыслям, из-за ближайшего сугроба действительно вышел медведь.
— Ох, — сказала Ольга и помертвело застыла посреди дороги. Медведь же косолапо потрусил к ней и ткнулся носом в шубу где-то в районе кармана.
— Ох, — повторила Ольга. — Это ты, Патрон? Ну ты меня и напугал, бродяга. Что это ты по вечерам бродишь?
Патрон что-то невразумительно буркнул и сильнее потыкал носом в карман. Ясно было, что он, в отличие от Ольги, не осуждал женщину за то, что она вышла на позднюю прогулку, он только корил ее за то, что она не прихватила с собой ничего вкусненького, дабы угостить культурного и добросердечного архиерейского медведя.