Она вздохнула:
— Как вам будет угодно. Но вы не должны подниматься сами по себе.
— А я не сам по себе. — Он слабо улыбнулся. — Здесь со мною вы.
Чувствуя на себе его взгляд, Роза подошла к очагу, чтобы разворошить угли и добавить дров. И вот язычки пламени, запрыгав, начали подавать в комнату желанное тепло.
— Вы та девушка, о которой судачат служанки, — догадался он. Обернувшись, Роза взглянула на юношу. Вновь разгоревшийся огонь пролил новый свет на его лицо, и она разглядела изящные черты — благородный лоб и почти девичьи губы. Болезнь стерла краски с этого красивого, нежного лица, скорее мальчишеского, чем мужского.
— Вы друг Норриса, — проговорил он. Она кивнула.
— Меня зовут Роза.
— Что ж, Роза. Я тоже его друг. И, если судить по тому, что я слышал, друзья нужны ему сейчас чрезвычайно.
Внезапно вся серьезность положения, в котором оказался Норрис, с новой силой навалилась ей на плечи, заставив Розу опуститься на стоявший у стола стул.
— Я так боюсь за него, — прошептала она.
— У дядюшки есть связи. Он знает влиятельных людей.
— Сейчас даже ваш дядюшка сомневается.
— А вы, значит, нет?
— Нисколечко.
— Почему вы так в нем уверены? Роза в упор посмогрела на Чарлза.
— Я знаю, какое у него сердце.
— В самом деле?
— Вы считаете меня помешанной.
— Это потому, что о преданности часто складывают стихи, но в действительности она встречается крайне редко.
— Я бы не смогла хранить преданность человеку, в которого не верю.
— Что ж, Роза, если когда-нибудь мне будет грозить виселица, я сочту за счастье иметь такого друга, как вы.
При упоминании о виселице девушка, вздрогнув, отвернулась к очагу, там языки пламени быстро пожирали полено.
— Простите, я не должен был говорить это. Мне дают столько морфия, я и сам не ведаю, что болтаю. — Чарлз бросил взгляд на перевязанную культю. — Сейчас я ни на что не гожусь. Даже на собственных ногах устоять не в силах.
— Господин Лакауэй, уже поздно. Вам нельзя было подниматься.
— Я спустился, чтобы глотнуть бренди. — Он с надеждой посмотрел на Розу. — Принесете мне его? Оно там, в серванте.
Чарлз указал в другой конец кухни, и девушка подумала, что, должно быть, нынче ночью он не впервые совершает нападение на эту бутылку.
Она налила ему, едва покрыв дно бокала, и Чарлз одним махом уничтожил напиток. Несмотря на то, что юноша явно ожидал добавки, Роза убрала бутылку в сервант и решительно заявила:
— Я помогу вам подняться в вашу комнату.
Освещая путь свечой, Роза повела Чарлза по лестнице на второй этаж. Она еще ни разу не поднималась наверх, а потому, ведя юношу по коридору, с любопытством разглядывала чудеса, выхваченные пламенем свечи, — ковер с богатым узором, блестящий узенький столик, целую галерею портретов на стене. Знатных мужчин и женщин изобразили так живо, что Розе показалось, будто эти персоны следят, как она провожает Чарлза в его комнату. Не успели они добрести до постели, как юноша начал оступаться, словно несколько капель бренди, добавленных к морфию, привели его в состояние полнейшего опьянения. Вздохнув, Чарлз шлепнулся на свой матрац:
— Спасибо, Роза.
— Спокойной ночи, сэр.
— А он счастливчик, Норрис-то. Ему повезло найти девушку, которая любит так, как вы. О такой любви пишут поэты.
— Господии Лакауэй, я ничего не знаю о поэзии.
— В этом нет необходимости. — Он вздохнул, закрыв глаза. — Вы знаете настоящее чувство.
Постояв немного возле Чарлза, Роза заметила, что его дыхание стало глубже — юноша уснул. «Да, я знаю настоящее чувство, — подумала она. — А теперь могу потерять его».
Выйдя из комнаты со свечой в руке. Роза снова оказалась в коридоре. И тут же замерла, впившись взглядом в лицо смотревшего на нее человека. Во мраке коридора, освещенного лишь слабым пламенем свечи, портрет показался ей настолько живым, что она не могла сдвинуться с места, поражаясь, насколько знакомыми кажутся эти черты. Роза видела перед собой мужчину с густой шевелюрой и темными глазами, в которых отражался живой ум.
Казалось, даже находясь на холсте, он готов увлечь ее беседой. Она подошла поближе, чтобы рассмотреть каждую тень, каждую черточку этого лица. Девушка была настолько очарована картиной, что услышала приближающиеся шаги, только когда шедший но коридору человек оказался буквально в метре от нее.
Раздавшийся поблизости скрип заставил ее повернуться. Роза так испугалась, что едва не выронила свечку.
— Мисс Коннелли? — нахмурившись, произнес доктор Гренвилл. — Могу я узнать, почему вы бродите по дому в такое время?
Уловив нотку подозрения в его голосе, девушка покраснела. Он предположил самое дурное, решила Роза, об ирландцах всегда думают дурное.
— Из-за господина Лакауэя, сэр.
— Что случилось с моим племянником?
— Он спустился на кухню. Мне показалось, что он нетвердо стоит на ногах, потому я помогла ему лечь в постель.
Роза жестом указала на дверь Чарлза, которую оставила открытой.
Доктор Гренвилл заглянул в комнату племянника — не накрывшись одеялом и неуклюже развалившись на кровати, юноша громко храпел.
— Простите, сэр, — извинилась она, — Я бы не стала подниматься сюда, если бы он не…
— Нет, это я должен просить прошения. — Доктор вздохнул. — День выдался очень тяжелый, и я утомился. Доброй ночи.
Он отвернулся.
— Сэр! — позвала Роза. — Есть какие-нибудь новости о Норрисе?
Гренвилл остановился и, неохотно повернувшись снова, посмотрел на девушку.
— Боюсь, что у нас мало причин для оптимизма. Улики убийственны.
— Улики фальшивы.
— Это должен определить суд. Но в суде принимать решение о том, виновен он или нет, будут чужие люди, ничего не знающие о Норрисе. Им ведомо лишь то, что они читали в газетах и слышали в тавернах: что Норрис
Маршал находился поблизости от всех четырех убийств, что его видели склонившимся над телом Мэри Робинсон, что срезанное лицо Эбена Тейта обнаружили в его комнате, что он искусный анатом и мясник. Если брать каждый вопрос по отдельности, защиту выстроить можно. Но когда все это представят суду, вина Норриса покажется неоспоримой.
Роза в отчаянии смотрела на доктора.
— Неужели мы никак не сможем защитить его?
— Боюсь, некоторые люди шли на виселицу и за меньшее.
От безысходности Роза опрометчиво схватила Гренвилла за рукав.
— Я не могу спокойно смотреть, как его вешают!