— Пусть это буду я, господа.
Никто не ожидал, что здесь, на Инис-Скайте, может прозвучать этот голос. Корум обернулся и к величайшему своему облегчению понял, что слова эти принадлежали Джерри-а-Конелю. Тот стоял, опершись на скалу; шляпа его была надвинута на самые глаза, на плече сидел черно-белый крылатый кот.
— Джерри! — воскликнул Корум, бросившись навстречу другу. — Ты давно здесь?
— Я был свидетелем всего того, что происходило здесь сегодня. — Джерри подмигнул Гоффанону. — Ты просто молодец. Здорово ты провел Калатина…
— Если бы не ты, Джерри-а-Конель, у меня не было бы такой возможности, сказал Гоффанон. — Как только Джерри понял, что дела мабденов плохи, он, притворившись перебежчиком, предложил свои услуги Калатину, с радостью принявшему их. Волшебник не заметил никакого подвоха, поскольку судил о людях по себе. Джерри удалось подменить мешочек. Вместо старого он подложил волшебнику мешочек с талым снегом. Я прилежно исполнял роль слуги Калатина; Джерри же, воспользовавшись общей суетой, исчез и тайно следовал за нами до самого Инис-Скайта…
— Так значит, второй парус все-таки был! — воскликнул Корум. — Это был твой ялик, Джерри?
— Разумеется, — ответил добровольный Спутник Героев. — А теперь я хочу поговорить о деле. Я знаю, что коты вмещают в себя чужие души куда совершеннее, чем люди. Помню, один кот стал сосудом для великого волшебника, правда было это давно, я тогда и звался-то иначе. Думаю, Сэктрик, в моем коте тебе будет удобно…
— Вселиться в животное? — возмутился Сэктрик. — Да чтобы я. Император Малибана…
— Сэктрик, — сказал Гоффанон резко, — разве ты забыл о том, что в скором времени тебя и тебе подобных здесь ждет гибель? Неужели гордыня перевесит твой здравый смысл?
Сэктрик обиделся.
— Карлик, как ты смеешь так говорить со мной? Если бы я не дал слова…
— Но ты уже дал его, — перебил Сэктрика Гоффанон. — Выбирай — или ты вселяешься в кота, или мы разрываем наш договор, и ты остаешься без этой самой штуковины.
— Она мне дороже жизни.
— Тогда делай то, что предлагает тебе Джерри. Какое-то время Сэктрик с презрением смотрел на черно-белого кота. И вдруг шерсть на коте поднялась дыбом, сам же он дико завыл. Ссохшееся тело Сэктрика с треском повалилось наземь. Кот проговорил:
— Мы должны поспешить. Кстати, не следует считать, что я утратил хотя бы одну из своих способностей, переселившись в это животное.
— Мы так и не считаем, — сказал Ильбрик, поднимая с земли старое седло и смахивая с него пыль.
Гигант-сидхи, раненый кузнец Гоффанон, Корум Серебряная Рука и Джерри-а-Конель, на плече у которого сидел великий Сэктрик, направились к берегу, где их ждала лодка.
Путешествие прошло гладко; Ильбрик, скакавший на Тонкой Гриве, указывал кораблю путь к большой земле.
Они стояли на вершине утеса, у основания которого ревело море. Держа топор в здоровой руке, Гоффанон принялся разрывать им дерн в том месте, где была сложена пирамидка из камней.
Черно-белый котик смотрел на кузнеца своими необычайно умными глазами, в которых то и дело загорались алые огоньки.
— Смотри не задень ее, — сказал кот голосом Сэктрика.
— Не бойся. Ее защитят чары, — ответил Гоффанон.
Освободив землю от дерна, гном стал на колени и, разминая руками комья земли, что-то забормотал. Наконец, с этим было покончено; Гоффанон взял нож и стал рыть им мягкую землю.
— Уф, — облегченно вздохнул карлик, увидев искомое. Было видно, что предмет этот вызывает у него крайнее отвращение. — Вот она, Сэктрик.
Он вытянул из земли голову, держа ее за длинные пряди волос. Ссохшаяся эта голова могла принадлежать только женщине, более того, — женщине красивой.
— Терали! — изумленно ахнул черно-белый котик. Глаза его загорелись любовью. — Не причинил ли он тебе вреда, сестричка?
Все замерли от изумления, увидев, как голова раскрывает свои глаза. Цвет этих глаз был изумрудным. С изъеденных временем губ слетело:
— Я слышу твой голос, Сэктрик, но я не вижу твоего лица. Быть может, я все еще подслеповата?
— Нет, просто мне пришлось переселиться в тело кота. Но не волнуйся скоро у нас будут новые тела, новые тела и новый мир. Возможно, скоро мы уйдем отсюда, сестричка.
Они положили голову в шкатулку, сделанную из позолоченной бронзы. За миг до того, как крышка шкатулки закрылась, раздалось: — До свидания, милый Сэктрик!
— До свидания, Терали!
— Ее-то ты и стащил у Сэктрика? — спросил Корум у Гоффанона.
— Да. Эта голова его сестры. От нее больше ничего не осталось. Впрочем, достаточно и этого. Она ничуть не слабее своего брата. Будь на Инис-Скайте и она, вам ни за что бы не удалось выбраться оттуда.
— Гоффанон прав, — сказал черно-белый кот, глядя на то, как кузнец — сует шкатулку себе под мышку. — Теперь вы понимаете, почему я не мог покинуть этот мир. Кроме Терали у меня никого нет. Я люблю ее.
Джерри-а-Конель ласково потрепал кота по головке.
— Любая тварь любви покорна… — Он смахнул со щеки воображаемую слезу.
— Теперь же поспешим в Крэг-Дон, — сказал Корум.
— Но где он? — озираясь по сторонам, спросил Джерри.
— Там, — ответил Ильбрик, указывая на восток, — там, где трещат морозы.
Корум успел отвыкнуть от свирепых морозов страны Фой Мьёр. К счастью, путники оказались в безлюдной деревушке, где они обнаружили не только лошадей, но и меха. Даже Ильбрик решил одеться потеплее. Он закутался в огромную накидку, сшитую из куньего и лисьего меха. Позади было уже четыре ночлега, и каждая последующая ночь была холоднее предыдущей. Повсюду они видели следы недавних побед Фой Мьёр — растрескавшуюся словно от удара огромного молота землю, застывшие в агонии тела, изуродованные трупы людей и животных, разрушенные города, воинов, скованных взглядом Балахра, детей, разодранных в клочья зубами Псов Кереноса. Повсюду стояла ужасная стужа, затягивающая поля и реки, леса и горы.
Путники прокладывали свой путь через снежные заносы. Падая, спотыкаясь, блуждая по снежным пустошам, они спешили к Крэг-Дону, боясь того, что он обратился в братскую могилу мабденов.
С бездонных серых небес падал снег. Кровь стыла в жилах, растрескалась кожа, утратили гибкость члены. Каждый вдох отзывался болью в груди. Как хотелось забыться на мягком снегу, уснуть, умереть, как уже умерли боевые друзья.
По ночам они грелись у небольшого костра. Разговоров не вели — от мороза немели не только тела, но и души. Единственным звуком было негромкое бормотание кота, разговаривавшего с головой, лежавшей в шкатулке. О чем беседовал Сэктрик и Терали, никто не знал, да и вряд ли хотел узнать.