Она оттолкнула свое скрипучее вращающееся кресло от стола, встала и принялась ходить взад-вперед по кабинету странной походкой — крупным шагом вперевалку.
— У него было пятьдесят два гостя, — сказал она. — Нет, еще больше. Шестьдесят два. Все с приглашениями. Я следила за каждым из них. Все они, как он сказал, «столпы порядочности»… И один из этих чертовых «столпов порядочности» украл нефритового Будду и духовое ружье. Теперь Крокетт желает их вернуть. Что ты сможешь предпринять, если нельзя обращаться к полиции? Без нее ты даже не проверишь ломбарды, а эти вещи в ломбард не попадут. Они уже в частной коллекции одного из этих гостей.
— Если это духовое ружье не находится в квартире Крокетта, спрятанное где-нибудь под кроватью или в другом укромном месте, — предположил я.
— Нет, — опровергла она. — Я намекнула, что один из гостей мог его спрятать, и они сегодня утром перевернули весь дом. Заглянули в каждый уголок.
— Попробуй дать объявление в газету, — предложил я. — «Просьба к тому, кто неумышленно ушел с редкой вещью с приема, устроенного общеизвестной светской особой, сообщить через почтовый ящик 420 за вознаграждение…»
Берта одарила меня свирепым взглядом:
— Не шути.
— Я и не шучу, — сказал я. Берта запыхтела. — Это неплохой, логически обоснованный совет, — продолжил я. — Ты не желаешь ему последовать, но у тебя ведь нет ничего другого.
— Я не желаю ему последовать! — воскликнула она. — Ты тоже один их тех, кто собирается вернуть это барахло. Я свою часть работы выполнила и не собираюсь тащить на себе весь груз общего бизнеса. — Я поднял брови. — Я стояла там на больных ногах перед проклятым лифтом, была любезной с прибывающими людьми, с улыбкой просила показать приглашение… Не вешай мне лапшу на уши, Дональд Лэм! Именно тебе придется вернуть эти вещи, а я намереваюсь с этой минуты заняться другими делами. Когда этот проклятый Отис Олни говорил со мной, я намекнула ему, что за эту часть бизнеса отвечаешь ты.
— Прелестно! — резюмировал я, усаживаясь в кресло и закуривая сигарету. — И как ты ладишь с Одни?
— Я ненавижу его до мозга костей. Это сверхлицемерное, учтивое, грошовое, раболепствующее барахло.
— И фотограф тоже?
— Фотограф очень мил, — не согласилась она.
— Он был там прошлой ночью?
— О, конечно. Снимал там повсюду.
— Личный фотограф?
— Смотря что ты понимаешь под словом «личный».
Крокетт хотел получить эти снимки. Крокетт желает, чтобы его каждую минуту фотографировали.
— Под каким предлогом была устроена вечеринка? — спросил я.
— Он только что вернулся. Изучал дикарей Хусиса, привез массу снимков. Женщины с корзинами на голове. Женщины, голые сверху до талии. Убитые животные.
Крокетт, поставивший ногу на грудную клетку туши, с ружьем в руке и глупой улыбкой.
— Ты видела эти снимки?
— Не все. Когда прибывали гости, я дежурила у проклятого лифта. Потом поднялась и стояла около входа в лифт в верхнем холле, так что проследила за всеми, кто пришел позже.
— Такие были?
— Одна пара.
— Где он путешествовал?
— Где-то в Африке. Или на Борнео. Или где-то еще.
Я никогда не интересовалась географией.
— Между Африкой и Борнео огромное расстояние, — не удержался я.
— Между твоей болтовней и возвращением украденных вещей тоже огромное расстояние, — съязвила Берта.
— Какой-нибудь флаг у него был? — спросил я. — Флаг клуба приключений или что-нибудь в этом роде?
— О, конечно, — подтвердила Берта. — Без этого не обходится. Они снимают на кинопленку, как молодец втыкает флагшток в землю, а затем — как он там развевается, и некоторые считают это важной церемонией.
— И потом забирают его?
— Забирают.
— Кто эти некоторые? Ты знаешь?
— Черт побери, нет. Кто-то из олухов, вылизывающих крокеттовский зад. Он глава одного проклятого клуба.
Я поднялся, потянулся, зевнул и сказал Берте:
— Ладно, беру эту неразбериху на себя. Тебе не по душе мое предложение насчет объявления в газете, не так ли?
— Убирайся! — рявкнула она. — Не то я начну швырять в тебя чем попало.
Я вышел из конторы попить кофе и купил утреннюю газету. Мелвин Отис Олни, специалист по связям с общественностью, знал свое дело. Веселая вечеринка с танцами была описана в обычном стиле и проиллюстрирована фотографиями Дина Крокетта-второго, поставившего ногу на грудную клетку великолепного редкого животного, а также втыкающего в землю древко флага Международного клуба доброй воли, который, кажется, был организован с целью содействовать международной дружбе через распространение знаний об обычаях, общественном развитии и культурных ценностях разных народов и рас.
Я вернулся в своей кабинет и спросил Элси:
— Что ты знаешь о нашем архивариусе?
— О Еве Эннис? Немного.
— Она давно у нас работает?
— Около шести недель.
— Как реагирует на Берту?
— Ужасается.
— Как относится ко мне?
— А ты сам определить не можешь? В конце концов, — произнесла она с достоинством, — я секретарь, а не сводня.
— Запомни, — сказал я, — это бизнес.
— Могу вообразить! — фыркнула она презрительно.
— Пригласи ее сюда, — велел я Элси, — и держи ушки на макушке. Можешь участвовать в беседе.
Она посмотрела на меня с любопытством:
— К чему все это?
— Приведи ее сюда, и узнаешь. Я ее не напугаю, как думаешь?
— Думаю, что нет.
— Ну так приведи.
Элси вышла и скоро вернулась с Евой Эннис.
Я осмотрел ее довольно внимательно. Гибкая, с хорошей фигурой, сознающая свою сексуальную привлекательность и скрывающая это под притворно-застенчивым выражением лица. Одета в облегающий свитер с высоким воротником, жакет и юбку.
— Вы хотели меня видеть, мистер Лэм?
— Присядьте, Ева, — пригласил я. — Я хочу поговорить с вами.
Она завлекательно улыбнулась, выставила бюст, затем посмотрела на Элси.