– Т-рмози! Пр-хода-нет!
– Да она ж девка! – ошарашенно выпалил Илья, запнулся и полетел в снег.
– Остановитесь, сударыня! – граф Торлецкий возник совсем рядом с беглянкой, протянул руку...
– Я-я-х! – тоненько взвизгнула та, легко увернулась и бросилась в чащу.
...Сумасшедшая гонка по заснеженному лесу длилась почти полчаса и закончилась на краю огромного оврага. Тут уже не было слышно шума лагеря ролевиков. Солнце било в спины сыскарей, освещая замершую на краю обрыва беглянку.
– Ну вот и все, киса! – отдышливо крикнул ей Громыко, остановившись у кривоватой березки. – Ку-ку! Приплыли. Иди сюда, паршивка!
Ответом ему было молчание. Презрительно щуря глаза, девочка застыла на самом краю оврага и спокойно рассматривала своих преследователей. В лучах заходящего солнца снег под ее ногами горел оранжевым искристым огнем.
– Да ей всего лет двенадцать! – удивленно пробормотал Илья. – А шустрая какая... Хм... Федор Анатольевич, чего вы молчите?
Торлецкий тоже разглядывал девочку, однако свои очечки с темными стеклами пока не снимал, из чего Илья сделал вывод, что граф все еще сомневается, того ли человека они ловили и стоит ли пугать девчушку изумрудным сиянием своих нечеловеческих глаз.
Девчушка, впрочем, похоже, вовсе не собиралась пугаться. На ее месте любая другая уже давно кричала бы, размазывая слезы по щекам: «Кто вы такие?! Че вам от меня надо?! Мамочка! Милиция!! Помогите!!!»
– Не нравится мне это спокойствие, – хрипло произнес себе под нос Громыко, отцепился от березки и заковылял к остальным. Поравнявшись с Ильей, он снова крикнул: – Эй, дочка! Не дури, там высоко! Иди сюда, мы не обидим. Мы только поговорить с тобой хотим!
Девочка дернула плечиком и презрительно скривила пухлые губки. Вообще внешность ее при ближайшем рассмотрении оказалась прямо-таки рекламной: пшеничного цвета пушистые волосы, миловидное и даже красивое, насколько оно может быть красивым в этом возрасте, лицо. Большие светлые глаза, губки бантиком, вздернутый носик. И ладная длинноногая фигурка уже начинающей взрослеть девушки.
Под стать всему этому оказался и наряд беглянки – меховые сапожки, приталенная дубленка-гуцулка с капюшоном и расшитые зелено-красными узорами рукавички.
– А может, мы это... ну, ошиблись? – тихонько предположил стоящий за спиной у графа Митя.
Громыко в ответ сплюнул в снег и сердито буркнул:
– Янка, давай! Твой выход!
Коваленкова, сузив глаза, вышла вперед и несколько секунд внимательно буровила взглядом беглянку. Потом бывшая оперативница скинула свою пуховку на руки Ильи, одернула обтягивающую водолазку и сделала несколько разминочных движений руками.
Девочка у обрыва вдруг опустилась на корточки – словно капелька воды сбежала по стеклу. Произошло это настолько молниеносно, что Громыко только крякнул, а Яна покачала головой:
– Не, не-возь-му... Тут-не-чи-сто что-то! Она с-льная-и-б-ыстрая. Как з-верь!
Сильная и быстрая как зверь девочка сидела на самом краю обрыва, и закатное солнце плескалось в ее глазах. Казалось, что они тоже светятся, но не спокойной изумрудной мудростью, как у Торлецкого, а бешеным, неистовым огнем, что бушует в недрах земных, готовый в любой миг вырваться на поверхность.
– Так, ну хватит! Гиббонский папа, япона-мама, трах им обоим в дох! – распаляя себя, взревел Громыко и, выдернув из-под мышки пистолет, полез вперед, неуклюже перешагивая через сугробы.
– Постойте, Николай Кузьмич! – граф схватил Громыко за плечо, – постойте! Я попробую поговорить с ней...
Торлецкий снял очки и, миролюбиво подняв обе ладони вверх, двинулся вперед.
– Зыко! – увидев глаза графа, девочка удивленно поднялась. – Смарагдоокий!! Мира тебе.
Все пораженно застыли – беглянка явно говорила на каком-то странном, непонятном языке.
– Она – не ребенок, – вдруг тревожно проскрежетал Торлецкий и опасливо отступил назад.
– Что вы хотите сказать? – не понял Илья. – На лилипутку она не похожа...
– Девочке как минимум сорок человеческих лет. Ее... как же это лучше объяснить... душе... внутреннему существу... Я вижу... – граф совершенно смешался и растерянно замолк, разведя руками.
И тут в наступившей тишине послышался смех – точно колокольчики зазвенели.
«Сорокалетняя» девочка смеялась, глядя на остолбеневших людей, и между ее пухлых, совсем детских губок все отчетливо разглядели мелкие, треугольные зубки...
– Ой! – Митя неловко оступился и сел в сугроб. Громыко вскинул пистолет.
– Прошуйта! – крикнула девочка и вдруг упала назад, в овраг. С тихим шорохом сполз следом нависший над обрывом пласт снега.
Застыв на краю, сыскари бессильно наблюдали, как беглянка кубарем скатилась по почти вертикальному склону. Объятая снежными вихрями, она в два прыжка пересекла дно оврага, по-кошачьи вскарабкалась вверх по стволу черной липы, легко перелетела с ветки на противоположную сторону и канула в зарослях...
– Все. Упустили, – зачем-то сказал Громыко.
– Стрелять надо было! – убежденно топнул ногой Илья, – это ж не человек, а...
– А-кс-т-ти, кто-это-б-ыл? – Яна вопросительно посмотрела на Торлецкого.
Тот развел руками:
– Даже и не знаю, что вам ответить, друзья мои. Меня она назвала «смарагдооким» – «изумрудноглазым» по-древнерусски. Ее энергетическая сущность совершенно иная, чем у Пастырей или порождений Хтоноса. Она – человек, но... Дмитрий Карлович, как называется костюм для перемещений в безвоздушном пространстве?
– Скафандр.
– Вот именно – скафандр. Эта девочка... Это существо – она в скафандре, понимаете? На ней защитная оболочка. Кроме того, мадемуазель Яна абсолютно правильно оценила ее возможности: она – сильный, опытный и безжалостный боец.
– Я ж говорю – стрелять надо было! Эх... – Илья досадливо смахнул ладонью снег с ветки, вытер мокрой рукой разгоряченное лицо.
– «Стрелять-стрелять»! – раздраженно передразнил его Громыко. – А если бы, не дай бог, это простая девка оказалась, мать ее? Ну, человеческая? Что мне, потом на червонец как минимум садиться? А?
– Да-л-дно, ус-п-койся, Ник-Кузич! – вступилась за Илью Яна, – л-чше ск-ажи, ч-го-д-лать-б-у-им?
– Возвращаться будем. – Громыко спрятал пистолет, развернулся и ожесточенно зашагал обратно по своим собственным следам. – У нас теперь только одна ниточка осталась – тот самый Бутырин.
– За жизнь которого я не дам теперь и дохлой сухой мухи... – печально пошутил Илья, помогая Яне надеть пуховку.
– Федор Анатольевич, а откуда она взялась-то? – подергал графа за рукав молчавший все это время Митя.
– Из того самого окна, что порождало сквозняк, Дмитрий Карлович. Вот только после появления ее в нашем мире окно закрылось очень плотно и исчезло. У меня сложилось впечатление, что из него... посматривали, понимаете, господа? А как пришло время – открыли и выпустили... ее. А потом окно закрылось.