— Нет, — шепчет Ник. — Ни шагу назад… Только вперед!
Опираясь на автомат, как на клюку, он поднимается. Вот он, следующий слой — стена густо-медового цвета колышется совсем рядом. Ник делает шаг, другой, третий — и исчезает за переливающейся завесой…
Вроде бы ничего не меняется — та же трава, тот же зной, то же раскаленное солнце в зените. Ник оглядывается. Он в третьем слое. Над головой пролетает пара голубей. Где-то совсем рядом заводит свою вечную как мир песню кузнечик. Интересно, кузнечики существовали на Земле еще в эпоху динозавров, когда не было не то что людей, а вообще — млекопитающих. И тогда они тоже вот так трещали в траве и замолкали, когда мимо проходил какой-нибудь велоцераптор или диплодок. Спустя какое-то время людей не станет — а кузнечики останутся.
— Какое-то время, — бормочет Ник и делает шаг. — Возможно, очень скоро. Совсем скоро…
Пройдя метров сто, он понимает, что граница четвертого слоя совсем рядом. Чем ближе к центру червоточины, тем слои становятся уже. Простая геометрия, концентрические окружности. Впрочем, слои не имеют четкой формы, они скорее похожи на неровные овалы. Размышляя над формами и содержанием, Ник добредает до четвертого слоя. Стена, отделяющая его от третьего, кажется очень плотной. Сквозь нее почти ничего не видно, особенно вблизи. Золотое пламя стекает сверху вниз, как вода по стеклу. Ник смотрит на землю в том месте, где с нею соприкасается стена. Там, в траве, что-то еле слышно шипит, и стебли мятлика шевелятся сами по себе, как будто их колышет легкий ветерок. Вот только никакого ветерка нет и в помине. Стоит абсолютный, полный штиль.
Неожиданно Ник вспоминает, где он видел золотистый мятущийся огонь, из которого сложены стены червоточины.
За секунду до пробуждения это пламя стояло у него перед глазами.
Задрав голову, Ник смотрит вверх. Мысли о том, что до центра червоточины можно добраться по воздуху, уже приходили ему в голову. Стена первого слоя не имеет верхней границы. Она просто растворяется где-то наверху, теряет цвет, сливается с воздухом. Стена второго слоя вроде бы чуть-чуть загибается внутрь. У третьей это загиб просматривается совершенно четко, но в пятидесяти метрах от стены он истончается и исчезает.
Четвертая стена — это и не стена вовсе. Ник ясно видит, что перед ним — овальный купол полукилометрового примерного диаметра. Внутрь этого купола, как в матрешку, вложены купола поменьше. Сосчитать их сложно, мешает золотистое пламя, но Нику удается разглядеть внутри шестого слоя главный корпус РКБ с красными буквами на крыше: «Республиканская клиническая больница».
Он снова смотрит вверх. Да, вариант с перелетом отпадает. Наверняка и под землей то же самое. Слои этой червоточины — сферы, окружающие центр. Физики всего мира жизни бы, наверное, отдали, чтобы узнать, что там, в этом центре. А он, Никита Проскурин, знает — там вакцина и лекарства для тысяч людей. Все остальное его не интересует.
Потоптавшись у границы четвертого слоя, Ник с тоской оглядывается. Вилы потеряны и теперь нужна какая-то скоба, железяка, чтобы сделать этот самый разряжающий контур. Нику очень не нравится шевелящаяся трава и тихое шипение. Такое шипение бывает в неисправных розетках, когда там нет хорошего контакта. Розетка греется, пахнет паленой изоляцией, а потом вдруг, неожиданно — бах! — и короткое замыкание.
Чуть нагнувшись, Ник прислушивается к ощущениям. Спина отзывается на движение вспышкой боли, но эту боль можно терпеть. Значит, пришло время экспериментов. Для начала надо попробовать с деревом. Доковыляв до ближайших кустов — кажется, это вездесущая акация, — Ник одним взмахом штык-ножа вырубает длинную гибкую ветку. Зажав ее под мышкой, он идет дальше, туда, где траву рассекает асфальтовая дорожка. Она совсем свежая, видимо, асфальт клали за несколько недель до катастрофы. Дорожка описывает кривую и уходит за стену. Там, где граница слоя соприкасается с асфальтом, Ник видит черную полосу, чувствует характерный запах. Асфальт здесь кипит, знакомее шипение чуть громче.
— Ну, с Богом, — машинально шепчет Ник и кидает ветку с таким расчетом, чтобы часть ее оказалось за стеной.
Ничего не происходит. Вообще — ни-че-го. Ветка ложится на асфальт. И лежит. Подождав на всякий случай несколько минут, Ник, чертыхаясь — все же спину дерет, словно раскаленным железом, — нагибается, выдергивает ветку и внимательно разглядывает ее.
Вроде бы ветка осталась такой же. Вроде бы ничего не изменилось. Но это только на первый взгляд. При внимательном осмотре Ник замечает: кора на той части, что побывала за стеной, стала светлее, листочки уменьшились.
— Темпоральное поле, — произносит он вслух. — Темпо — это значит время…
Позади, чуть в стороне от дорожки, ведущей на забитую автомобилями стоянку, из травы торчит толстая арматурина с приваренной к ней и выкрашенной в желтый цвет табличкой. Обычной такой табличкой с грозной надписью: «Не копать! Кабель!» Ник идет туда, начинает раскачивать арамтурину. Вскоре ему удается вытащить ее из земли. Очень жарко. Хочется пить. Пот ест глаза, солнце по-прежнему в зените. Волоча табличку за собой, Ник бредет к стене. Автомат он оставляет в траве. Испачканный землей ржавый конец арамтурины дребезжит по асфальту, оставляя за собой длинную светлую царапину.
У Ника не остается сил на какие-то осмысленные действия — он просто бросает табличку через стену, так же, как ветку пять минут назад. Желтая железка наискось падает на асфальт. Тот конец арматурины, что был в земле, оказывается за стеной. Резкий хлопок, шипение усиливается, золотистое пламя стены прорезает красивая сиреневая молния, за ней следует вторая, третья…
Взрыва Ник не слышит — его просто отбрасывает назад. Бормоча ругательства, он с трудом поднимается на ноги и видит дымящуюся табличку, торчащую из травы. Желтая краска обгорела, от надписи «Не копать! Кабель!» не осталось и следа.
— Сволочь! — говорит Ник золотистой стене.
И видит человека. Какой-то мужчина в военной форме стоит по ту сторону, внутри четвертого слоя. Стоит — и смотрит на Ника. От незнакомца исходит угроза. Он явно появился там после глупого эксперимента с табличкой. Как будто сработала сигнализация, и часовой вышел посмотреть, в чем дело.
Пошарив глазами, Ник видит в траве свой автомат и бросается к нему. Бросается — это, конечно, громко сказано. Он пытается бежать, но спину скручивает болью, и бег превращается в такое обезьянье ковыляние на получетвереньках. Тем не менее. Ник добирается до автомата, тяжело дыша, дергает затвор и поднимает оружие наизготовку. С автоматом сразу становится спокойнее, появляется уверенность, страх прячется куда-то в специальный уголок мозга, туда, где ему и положено быть.
Сквозь дрожащее марево стены Ник видит, что загадочный часовой тоже изготовился к стрельбе. Между ними — метров сорок. И стена света. С такого расстояния трудно промахнуться. В голове Ника стаей проносятся мысли. Центр червоточины обитаем, надо стрелять первым, это не дуэль, тут не до приличий и законов чести, а может быть, все же попробовать поговорить? Интересно, что произойдет с пулями, когда они пробьют стену? На звуки выстрелов наверняка прибегут другие военные. Почему Филатов ничего не сказал про них? Он же просто заманил нас в ловушку, точно, это ловушка…