Но чем успешнее становился Лорис, тем больше он забывал первоначальные намерения, так радовавшие цесаревича.
Перед закрытием Третьего отделения Лорис-Меликов предпринял ревизию ненавистного либералам учреждения. В результате был освобожден из-под надзора, возвращен из ссылок и даже из эмиграции ряд жертв тайной полиции.
Но за всеми действиями Лориса по-прежнему стоит царь. Александр не забывал о необходимых реверансах ретроградам. Он повелевает назначить Победоносцева обер-прокурором Святейшего синода.
В последнее время царь ощутимо чувствовал ослабление влияния православной церкви. Недавний приезд в Петербург протестантского проповедника лорда Редстока был тому доказательством. Немолодой, высокий англичанин с торчащими вокруг лысины пучками светлых волос, короткими рыжими бакенбардами и в скучном сером сюртуке произвел фурор в православной столице. Он заражал своей верой. Его звали наперебой выступать в самых влиятельных салонах. Четыре десятка аристократических домов открыли ему двери. После его проповедей богачи раздавали имения и жертвовали тысячи на благотворительность. Граф Алексей Бобринский, министр путей сообщения, человек из ближайшего окружения государя, и князь Василий Пашков, знаменитый богач, стали протестантами.
— Я нашел! — сказал тогда Бобринский государю.
И Александр оценил этот опасный симптом. Царь, веривший, что православие — главный оплот русских царей, решил укрепить церковь Победоносцевым, умнейшим казуистом и консерватором. Кроме того, хлопотливые церковные дела должны были отвлечь Победоносцева от оппозиционного рвения.
Сделав реверанс в сторону ретроградов, государь нанес им ощутимый удар.
В конце того же апреля 1880 года Лорис-Меликов отправил в отставку символ ретроградного направления — деятельнейшего члена кружка в Аничковом дворце — министра народного просвещения графа Дмитрия Толстого.
Это был типичный характер сановника-раба. Ненавидя реформы царя, он единственный из министров целовал царю руку. Яростный противник отмены крепостного права, сам творивший расправу розгами в своих имениях, отправлявший крепостных девиц замуж, а порой — в барскую постель, Дмитрий Толстой в присутствии царя высказывал самые либеральные идеи. Назначенный после первого покушения на Александра руководить просвещением, он придумал систему, которая должна была увести молодежь от опасных современных идей. Это было абсолютное преобладание классического образования: гимназисты прилежно учили мертвые языки (латынь и древнегреческий), зубрили отрывки из античных авторов...
И вот кругленький человечек на коротких ножках, алчный и беспощадный, наконец-то пал. Небывалый восторг либералов — это было названо третьей отменой рабства: сначала царь освободил крестьян от помещиков, затем болгар от турок, и теперь просвещение — от Толстого.
И совсем невероятное — об удалении Дмитрия Толстого отозвался одобрительно... подпольный «Листок "Народной воли"»!
Лорис умело работал и с печатью.
Была образована специальная комиссия — решить вопрос об отмене цензуры!
Но печать по-прежнему занималась самым популярным делом в России — ругала власть. Лориса щедро обвиняли в неисполненных и лживых обещаниях, в лицемерии. Когда нападки стали нестерпимы, он доказал знание русского характера. Нет, он не закрывал газеты, не налагал штрафы, как его предшественники... Вместо этого он позвал к себе всех редакторов больших газет. И, махая лисьим хвостом, произнес речь о значении и могуществе русской печати — этой властительницы дум. И о том, как он мечтает работать в союзе с русской прессой. После чего просил не торопить власть и не будоражить без того взбудораженное общество... Он изложил журналистам долгосрочные планы, выслушал их мнения. Впервые власть советовалась с прессой, вместо того, чтобы преследовать. Всесильный министр самодержца и здесь попросил помощи и былпредельно откровенен. Он даже сказал редакторам самое горькое: в настоящее время в России не может быть создано ничего наподобие европейского парламента. Несмотря на это, редакторы его... полюбили. Потому что он сделал самое главное для нашего человека — «оказал уважение».
И тон беспощадной вчера либеральной печати изменился. Газеты стали сдержанее... А оппозиция успокоилась — конституции не будет.
Но к ужасу Аничкова дворца, Лорис начинает флирт с самой опасной частью общества — с молодежью. Все, что требовали студенты во время студенческих волнений, они получают — право создавать кассы взаимопомощи, литературные и научные кружки, читальни, участвовать в сходках и т. п.
Но студентам хочется бунтовать. Без бунта скучно — привыкли. И когда проводник все этих реформ новый министр просвещения Александр Сабуров появился в Петербургском университете, он услышал в актовом зале страстную антиправительственную речь, где министра клеймили «лживым и подлым». После чего сверху, с хоров, на голову Сабурова посыпались листовки. И в этот миг общей суматохи какой-то студент подскочил к бедному министру и отвесил ему пощечину.
Но уже на другой день студенты опомнились, засовестились. Была устроена шумная сходка, где студенты выбирали гостей на университетский бал. Список выбранных возглавили — министр Сабуров, граф Лорис-Меликов, каковые соседствовали... с террористами — Верой Засулич и покушавшимися на царя народовольцем Гартманом и поляком Березовским, ссыльным Чернышевским... и т.д.
И никто их за это не преследовал... Террорист Рысаков в письме, найденном потом полицией, писал: «Граф Лорис-Меликов нам даруетвсе виды свобод; это не жизнь, а масленица».
Вот так Александр и Лорис-Меликов смиряли Россию. И покушения прекратились. Впервые — затихло.
О, ГОРЕ НАШЕ!
И, выражая настроения оппозиции, Победоносцев писал в Москву все той же Екатерине Тютчевой:
«...При нем (Лорис-Меликове) затихло, но увидим, надолго ли... Он поднимает и распускает силы, с которыми трудно будет справиться. Рецепт его легкий... поднялись студенты — дадим им свободу и самоуправление. Безумствует печать... Освободить ее!»
И предрекал — «дорого будут стоить эти фокусы России... О, горе наше!» И угрожал — наступает уже время, когда «поборники крепких и здравых начал правды и жизни народной» оказываются противниками правительства. «Боюсь, что таковым вскоре окажусь и я. Жду себе больших от того испытаний. Не могу я молчать». Молчать он не мог. Он мог только проклинать. Но только ли проклинать? Не начал ли он действовать?
СЕКРЕТ ПОЛИШИНЕЛЯ
Роман государя, точнее, вторая семейная жизнь — по-прежнему тайна.. правда, известная всем! Но «секрет Полишинеля» продолжается, и все очень романтично. Где бы он не жил, Катя с детьми поселяется рядом...
Вот он приезжает в очередной загородный дворец — в Петергоф или в Царское Село. И днем отправляется на прогулку в экипаже с детьми — дочерью и сыновьями. Но экипаж останавливается в парке. Он прощается с семьей и выходит — «прогуляться».