Вообще ромарэ больше всего походили на диковинных птиц в ослепительно-ярком оперении, которые до невозможности странно смотрелись в спокойном пасторальном пейзаже севера Мидгарда. И казалось, что мгновение спустя яркая стая взовьется в небо, гортанно перекрикиваясь на своем птичьем наречии…
Дорогих гостей усадили у костра рядом с кибиткой старейшины и принялись от души угощать "деликатесами". Госпожа Чернова с опаской взглянула на накрытый "стол", выискивая хоть какое-нибудь знакомое блюдо.
— Попробуй, смачно, — произнесла юная рома в карминовом платье, бесцеремонно накладывая еду на тарелку Софии.
Здесь ко всем обращались на "ты" и это шокировало госпожу Чернову, привыкшую, что даже супруги именовали друг друга на "вы".
Молодая гадалка беспомощно взглянула на господина Рельского, но тот лишь подбадривающе ей улыбнулся. Что ж, отказываться было невежливо. Госпожа Чернова с опаской попробовала подношение, но, надо признать, кушанье оказалось вкусным, хотя и слишком острым и пряным.
Увидев, что молодая женщина доела угощение, дракон на мгновение отвлекся от разговора с баро и поинтересовался с насмешкой:
— И как вы нашли тушеного ежа?
— Тушеного… ежа?! — переспросила госпожа Чернова, тяжело сглатывая.
— Именно, — безжалостно подтвердил дракон. — Это традиционное блюдо ромарэ.
Шеранну определенно доставляло удовольствие ее дразнить и выводить из равновесия!
С трудом утихомирив взбунтовавшийся желудок, София произнесла холодно:
— Благодарю за заботу. Все было очень вкусно!
Ромарэ вокруг разулыбались, видимо, польщенные комплиментом.
— Положите мне еще кусочек, пожалуйста, — мужественно попросила молодая женщина, не обращая внимания на смешок дракона. И, не в силах совладать с любопытством, выпалила: — А вы можете рассказать мне больше о ромарэ?
— Ты разделила с нами хлеб, — спрашивай, — величаво кивнул баро.
Шеранн спрятал улыбку, явно сомневаясь, можно ли ежа считать хлебом.
— Почему вы так уважаете драконов? — задала София самый животрепещущий вопрос.
Рома отставил тарелку, вытер жирные пальцы и только потом начал рассказывать.
— Мы приемные дети стихий, а драконы — родные. Мы обязаны почитать их как младшие старших. — Видя, что София ничего не поняла, Джанго продолжил: — Мы веруем в пять стихий. Легенда гласит, что они особенно любят ромарэ за наше веселье и талант и потому не стали привязывать нас к клочкам земли, как другие народы, а подарили для жизни весь мир. Потому мы и кочуем — чтобы сполна воспользоваться этим даром. Взгляни, — он выпростал из-под бирюзовой рубашки темную ромбовидную пластину на цепочке, изукрашенную замысловатым рунным узором. Более всего она походила то ли на компас, то ли на странные часы с одной стрелкой, но по видимости, не являлась ни тем, ни другим. Судя по тому, как бережно баро обращался с амулетом, то была истинная реликвия. — Вот эта стрелка всегда указывает нам путь. Куда смотрит она, туда должны идти мы.
Он произнес это с таким спокойствием и гордостью, что София замерла, невольно передернувшись при виде небольшой вещицы в его руках. Любопытно, каково это — всю жизнь бросать все, что стало дорого, чтобы уходить дальше?
Но ведь и руны тоже указывают путь. Так чем же она сама отличается от ромарэ, послушно следующих своей судьбе?
— А если вы осядете где-то? — тихо спросила София.
— Мы исчезнем, растворимся в других народах, — отчеканил баро. — Нас слишком мало, и стоит нам потерять дар стихий — мы сгинем в безвестности.
Госпоже Черновой вдруг стало отчаянно стыдно за свое снисходительно-брезгливое отношение, за молчаливое презрение и домыслы о всяческих грехах — априори, лишь потому, что они отличаются от других…
Джанго внимательно и серьезно смотрел на молодую женщину, и в его темных глазах было молчаливое понимание.
— Хватит легенд… Теперь будем веселиться! — наконец громко произнес баро, хлопнул в ладоши, и ромарэ вокруг засмеялись и дружно встали.
Откуда-то полился странный напев, не похожий на привычные Софии песни, и в круг соплеменников легкой походкой вплыла танцовщица.
Совсем юная девушка (лет пятнадцати, не более) была прелестна: гибкая, тонкая, с огромными темными глазами, глубокими как омуты. Под аккомпанемент бубна, хлопки ладонями в такт и гиканье остальных она кружилась у костра, прищелкивая пальцами. Бойкая и живая пляска, выражение беззаветной огненной страсти, не заключала в себе ничего непристойного, но таила целую бездну какого-то дикого очарования.
И, вне всяких сомнений, это был танец, посвященный одному-единственному мужчине. Дракону!
А он, похоже, был вовсе не прочь: улыбался, охотно хлопал, одобрительно смотрел на ладную фигурку юной рома.
Госпожа Чернова молча отступила от костров, отошла в сторону, к деревьям. Никто даже не обратил внимания на эту ретираду, все были совершенно поглощены танцем. Лишь господин Рельский бросил на нее взгляд и сделал движение пойти за нею, но предпочел наблюдать, нахмурившись и крепко сжав губы.
София даже не заметила этого, поглощенная невеселыми раздумьями.
Молодая женщина не собиралась уходить далеко, небезосновательно опасаясь остаться в одиночестве, без надежной защиты мужчин. Она остановилась у края поляны, возле одинокой березы в окружении неприступных сосен, положила ладони на теплую кору.
"Такая же одинокая, как я…".
София вспомнила старое поверье, что березы помогают восстановить душевную гармонию, и печально улыбнулась. Пожалуй, ей потребно более действенное средство…
Она ласково погладила белый ствол, коснулась печально опущенных ветвей, и так погрузилась в свои мысли, что вздрогнула, заслышав отрывистый оклик.
Молодая женщина обернулась и увидела перед собою давешнюю рома, раскрасневшуюся от танца, все в том же ярком платье, украшенную звенящими монистами. София вдруг показалась сама себе скучной черной вороной рядом с диковинной яркой птицей. Ей стало стыдно за свое платье — скучно-черное, пристойное до оскомины, лишенное всяких украшений и ухищрений, подчеркивающих женскую прелесть.
Девушка (как позднее узнала гадалка, ее звали Гюли), смотрела на нее с неожиданной злостью и вызовом.
— Я самая красивая в таборе! — гордо провозгласила рома и без обиняков продолжила: — Я вдова, так что не нужно беречь невинность. Я стану подругой дракона и рожу ему сына. Это большая честь для нас!
— Зачем вы мне это сообщаете? — отступив на шаг, сухо поинтересовалась госпожа Чернова, решительно отбрасывая видение Шеранна, обнимающего юную рома…
— Ты холодная, как рыбина, — с пренебрежительной улыбкой сказала Гюли. — Я видела, как вы смотрите друг на друга! Но зачем тебе его любовь? Разве ты знаешь, что делать с мужчиной?