Старик все-таки дотянулся до бутыли и разлил по стаканам тягучий, почти черный ром.
– Короче, все в сборе, – сказал Карререс, машинально беря стакан. – Интересно все-таки, кто приволок игуану?
– Герберт, – ляпнула Элли.
– Думаешь? – оживился Карререс.
Элли пожала плечами:
– Молодой. Серьезный. А после вчерашнего, может, и сумасшедший. Он здорово напугался.
– Похоже, похоже на правду… – Карререс понюхал ром, скривился: – Нет уж, хватит с меня той попойки с капитаном Бридом, – сказал он Ван Вогту. – Вы что, передавали эту бутылку по наследству?
– Тебе не нравится? – огорчился Ван Вогт. – Отец говорил – Барон Суббота очень любит старый крепкий ром… Отец говорил, чтоб я тебя обязательно угостил, когда ты придешь.
Карререс, постукивая пальцами по столу, рассматривал Ван Вогта. Маленькие круглые глаза с яркими белками делали старика похожим на плюшевого медведя с шоколадным мехом. Безобидный, чуть глуповатый чудак, добрый дедушка, которым могут вертеть, как хотят, многочисленные внуки.
– А что еще говорил тебе твой отец? – спросил Карререс.
– Говорил – у Барона Субботы настали трудные времена, и он потерял половину своей силы, – ответил Ван Вогт, глядя ему в глаза. Не дожидаясь ответа, повернулся к Элли. – Хочешь, деточка, я тебе погадаю?
– Нет! – быстро ответила Элли, не успев даже подумать. Ей вдруг стало очень страшно.
Губы Ван Вогта медленно раздвинулись в улыбке, обнажив желтоватые зубы.
– Это не больно, – успокоил он.
– Мне не хочется, – ответила Элли и жалобно поглядела на Карререса. – И вообще нам пора идти, правда, Анхельо? Я волнуюсь за папу…И мы уже так долго… Я не хочу! – крикнула она, увидев в руках Ван Вогта полотняный мешочек.
При каждом движении внутри шуршало, похрустывало, тихо позванивало. Старик запустил в мешочек руку, пошарил – мелодичный шорох стал громче, будто накатила на пляж волна.
– Мне любопытно, Барон, – тихо сказал он Каррересу, будто спрашивая разрешения. Доктор кивнул.
– Не бойся, – сказал он Элли и сжал ее руку.
Ван Вогт присел на корточки, зачерпнул из мешочка горсть пестрых раковин и широким движением рассыпал их по полу, будто бросая корм невидимым курам. Чуть откинулся, как художник, оглядывающий картину в целом, поцокал языком.
– Ты сделаешь большую глупость, – сказал он.
– Как, только одну? – со сдавленным смешком спросила Элли.
Ван Вогт укоризненно покачал головой и нахмурился, вглядываясь в рисунок рассыпанных ракушек.
– Так-так… – сказал он и задрал мохнатые брови.
– Не надо, – попросила Элли тонким от напряжения голосом.
– В чем дело? – негромко спросил Карререс. – Не мешай.
– Как интересно… – бормотал Ван Вогт. – Вот что я тебе скажу, деточка…
– Не надо мне ничего говорить!
– Так вот, деточка… – продолжал бормотать бокор, будто в трансе, не обращая на Элли никакого внимания. Карререс подался вперед, и его глаза азартно заблестели.
– Анхельо, пожалуйста, скажи ему, чтоб замолчал! – закричала она, вырывая руку. – Я не буду прятаться, я тебе верю, я полезу куда угодно – только не надо говорить, что будет! Я чувствую, я знаю, – мне нельзя это слышать!
– Почему? Ты можешь разумно объяснить, в чем дело? Что за истерика?
– Нельзя и все! – звенящим от слез голосом закричала Элли.
– Пойми, я должен узнать… – Карререс вдруг осекся и растерянно потер затылок. Поглядел на выжидающего Ван Вогта. Бокор несколько секунд держал взгляд, потом отвел глаза, ухмыльнулся и одним движением сгреб раковины.
Элли благодарно сжала руку Карререса, заглянула в лицо. Тот ответил слегка смущенным взглядом, к которому примешивалась изрядная доля ностальгии.
– А тебе бы очень подошло простое легкое платье, – шепнул он со странной мечтательной улыбкой. Элли ошалело захлопала ресницами.
– Извини, погода не располагает, – смущенно пробормотала она, и Карререс рассмеялся.
– Так зачем ты поджидал меня, Ван Вогт? – спросил он у вернувшегося за стол старика. – Неужели лишь затем, чтобы напоить дрянным ромом?
– Разве этого мало? – удивился Ван Вогт. – Угостить ромом Барона Субботу – великая честь для любого из нас. Я готов служить всем, чем могу, для того, чтобы ты вернул свою силу…
Карререс пристально посмотрел на бокора и встал.
– Нам пора, – сказал он Элли, и та подскочила. Виновато улыбнулась Ван Вогту, едва заметно разведя руками.
– Спасибо за ром, – сказала она и засмущалась, услышав фырканье отвернувшегося доктора.
– На здоровье, деточка, – просиял бокор. – И имей в виду: в музей возвращаться не надо.
Элли увидела, как напряглась спина Карререса.
– А мы собирались? – растерянно спросила она. – Ах да, за медальоном…
Бокор ласково закивал.
– Пойдем, пойдем… – Карререс ухватил Элли за воротник и подтащил к двери.
– Игуана! – спохватилась она.
– Может, оставим? – Карререс с сомнением посмотрел на ящерицу. – Не нравится мне она…
– Но мне очень хочется взять ее с собой, – смущенно возразила Элли. – В конце концов, зачем-то Герберт принес ее сюда? – торжествующе добавила она.
– Это серьезный аргумент, – ухмыльнулся Карререс, и Элли поспешно подхватила маленькую клетку-переноску, которую с готовностью протянул ей бокор. Задремавшая было ящерица приоткрыла один глаз и зашипела. Элли посмотрела на нее со смесью испуга и отвращения, – Карререс уже обрадовался, решив, что она сейчас передумает, но Элли только решительно сжала губы и покрепче сжала ручку клетки. Решив, что ничего интересного не происходит, ящерица снова погрузилась в нирвану. Карререс и Ван Вогт торжественно пожали друг другу руки.
– Ах да, – спохватился на пороге Карререс. – Спасибо за поезд.
Ван Вогт лишь хитро улыбнулся в ответ.
Захлопнув дверь, Ван Вогт немного постоял, прислонившись к косяку и мечтательно улыбаясь. Потом, шаркая, прошел на кухню, взял со стола фонарик и потянул за медное кольцо в полу. Из открывшегося темного проема дохнуло холодом. Ван Вогт, зажав фонарик в руках и осторожно хватаясь за ступеньки, спустился в подвал. От липкого каменного пола разило, и Ван Вогт невольно поморщился. Шепча что-то, он зажег свечи, расставленные по кругу, вытащил из клетки в углу небольшого цыпленка и взял с полки каменный, очень грязный нож.
Примерно в это же время кусты у забора раздвинулись, и сквозь щель в ограде проскользнула маленькая щуплая фигура. Лицо человека было завязано несвежим клетчатым платком, оставляя открытыми лишь глаза, большие и яркие, как леденцы. Человек, колеблясь, смотрел то вслед Элли и Каррересу, то на бродящих по двору кур, будто не в силах выбрать. Наконец, убедившись, что доктор и его подруга идут неторопливо и скрыться им пока негде, он присел на корточки, горящими от любопытства глазами наблюдая за лениво роющейся в пыли птицей.