— Я думал… мы покатаемся на яхте.
— На яхте? О, вряд ли.
— Я тоже считал это глупой идеей, но библиотечный комитет настаивал, что ты достойна и большего. Забудь, что я упомянул об этом.
Мег вскинула голову:
— Ты обсуждал это с библиотечным комитетом?
Вспышка гнева дала ему надежду.
— Должно быть, я упомянул об этом… мимоходом. Мне нужно было знать точку зрения женщин, и они убедили меня, что все женщины ценят широкие романтические жесты. Даже ты.
И точно. Глаза ее вспыхнули.
— Не могу поверить, что ты обсуждал наши личные дела со всеми этими женщинами.
Она сказала «наши дела». Не его. Он нажал сильнее:
— Тори очень на тебя обижена.
— Мне все равно.
— Леди Э. тоже, просто она более сдержанна. Ты ранила их чувства, когда сменила номер телефона. Не стоило тебе это делать.
— Пошли им мои извинения! — прошипела она.
— Яхта — это идея Берди. Она вроде как стала твоей защитницей — из-за Хейли. И ты была права, не впутав в это дело полицию. Хейли очень повзрослела за последнее время. А я не из тех, кто боится признать собственную неправоту.
Огонек надежды вспыхнул еще ярче, когда она стиснула кулачки.
— И с кем еще ты говорил о наших делах?
— Кое с кем…
Он пытался выиграть время, лихорадочно соображая, как повести игру.
— Кении оказался бессилен. Скит по-прежнему злится на меня. Кто знал, что он так тебя полюбит? А Бадди Рэй Бейкер сказал, что я должен купить тебе «харлей-дэвидсон»
— Я не знаю никакого Бадди Рэя Бейкера!
— Конечно, знаешь. Он работает по ночам в «Фуд энд Фьюэл» и шлет тебе привет.
Негодование зажгло розовые пятна на бледных щеках Мег.
— Есть ли на свете человек, с которым ты не поговорил по душам? — спросила она.
Он потянулся к салфетке, лежавшей рядом с ведерком для шампанского, куда раньше, в преждевременном порыве оптимизма, поставил охлаждаться бутылку.
Она вырвала у него салфетку и швырнула на пол. Тед подобрал салфетку и попытался говорить таким тоном, словно все держал под контролем:
— В Сан-Франциско было тоскливо без тебя.
— Прости, что пришлось зря потратить деньги, но уверена, что библиотечный комитет был благодарен за твои щедрый вклад.
Признать, что это чужой вклад, — вряд ли лучший способ убедить ее в его любви.
— Я весь день просидел в гостиничном вестибюле, ожидая тебя, — вздохнул он.
— Угрызения совести — твоя специализация. Не моя.
— Дело не в угрызениях совести.
Лимузин подкатил к обочине, и водитель, следуя отданным ранее приказаниям, остановился на Стейт-стрит, напротив Национального музея американских индейцев. Дождь все еще шел, и Теду следовало бы выбрать другое место остановки, но он никогда не приводил Мег в квартиру родителей в Гринвич-Виллидже, и не откровенничать же в ресторане или баре! И он слова лишнего не скажет в лимузине, тем более что водитель матери явно подслушивает.
Ну и черт с ним! Дождь или нет — а он выскажется на этом месте!
Мег выглянула в окно.
— Почему мы здесь остановились?
— Чтобы прогуляться в парке.
Он ударил по замку, схватил с сиденья зонтик и распахнул дверь.
— Я не хочу гулять. Я мокрая, ноги замерзли, и мне нужно домой!
— Скоро поедешь!
Он поймал ее руку и каким-то образом умудрился вытащить на тротуар и Мег, и зонтик.
— Дождь же! — воскликнула она.
— Он уже стихает. Кроме того, ты все равно промокла, эти красные волосы должны тебя согревать, а зонтик у меня большой.
Тед открыл зонтик и потащил ее дальше по тротуару.
— Здесь полно лодочных доков, — сообщил он, подтолкнув ее ко входу в Бэттери-парк.
— Я же сказала: никаких яхт!
— Я просто упомянул, что здесь полно лодочных доков. И прекрасный вид на статую Свободы.
Мег было совершенно все равно.
— Черт возьми, Тед! — набросилась она на него, вовсе не собираясь шутить.
Он терпеть не мог, когда она была такой. Куда подевалось ее неизменное чувство юмора? Она ни разу не улыбнулась, и Тед знал, кого в этом винить.
— Ладно, лишь бы поскорее с этим покончить! — отмахнулась она. — Говори, что хочешь сказать, и потом я еду домой. На метро.
«Черта с два!»
— Договорились.
Он повел ее в Бэттери-парк и свернул на ближайшую дорожку, ведущую к променаду.
Двое под зонтиком… как это должно быть романтично, но не когда один из двоих старается держаться подальше от другого. К тому времени, когда они вышли на открытый променад, дождь промочил его костюм и туфли были почти так же мокры, как у нее.
Тележки уличных торговцев уже исчезли. А несколько родственных душ, склонных к прогулкам в дождь, почти бежали по асфальту, покрытому лужами. Поднявшийся ветер бросал им в лицо пригоршни холодных капель. Вдали виднелась статуя Свободы, охранявшая гавань. Статуя, как всегда по ночам, была освещена, и Тед различал крошечные огоньки, сиявшие через окошки в ее короне. Когда-то очень давно в один летний день он разбил такое окно, вывесил лозунг с протестом против ядерного оружия. Тогда он нашел своего отца. Теперь воспоминания об этом придавали ему мужества. Даст Бог, он найдет свое будущее с Мег.
Он набрался храбрости:
— Я люблю тебя, Мег.
— Мне все равно. Могу я идти?
Тед кивком показал на статую:
— Там произошло самое главное в моей жизни событие.
— Да, помню. Ребяческий акт вандализма.
— Верно. — Тед сглотнул. — И мне кажется, вполне символично, что главное событие моей взрослой жизни тоже должно произойти здесь.
— А разве не в тот день, когда ты потерял девственность? Сколько тебе тогда было? Двенадцать?
— Послушай же, Мег! Я люблю тебя.
Она равнодушно пожала плечами:
— Это не ко мне, а к психотерапевту. Серьезно. Твое чувство долга выходит из-под контроля. — И, погладив его по руке, добавила: — Все кончено, Тед. Забудь об угрызениях совести. Я начала новую жизнь, и, откровенно говоря, ты выглядишь немного жалким.
Но он не позволит ей его уязвить!
— Вообще-то я хотел провести этот разговор на Либерти-Айленд. К сожалению, я пожизненно изгнан оттуда, так что это невозможно. В девять лет изгнание казалось пустяком, а сейчас — трагедией.
— Может, закончим на этом? Мне еще нужно кое-что написать сегодня.