Кассандра достигла горячего источника в полной темноте. Хорошо, что работа была привычной, и девушка могла выполнять ее даже на ощупь. Она перерезала животным горло прямо над кипящей водой, и кровь, лившаяся в ручей, сворачивалась длинными бурыми пленками, еще не достигнув дна.
Царевна прислушивалась к каждому сипу, к каждому булькающему хрюку, издаваемому жертвами, ожидая, не пошлет ли Великая Мать какого-нибудь знака. И знак был дан. Показалось ли Кассандре, или она действительно услышала в сухом шелесте стручков акации вкрадчивый голос: «Обмани Феба. Ничего не давай за его дар. Я сумею тебя защитить»?
Девушка в испуге прижала пальцы к губам и тут же отдернула их, поняв, что пачкает себе рот кровью.
— Я боюсь, — прошептала она, захлебываясь икотой. — Он сожжет меня.
Ответ Триединой отрезвил ее, как ушат холодной воды, опрокинутый на голову.
— А меня ты не боишься?
Кассандра отчаянно затрясла головой.
— Защиты! — пролепетала она. — Защиты и милосердия! О Трехликая Мать, Охранительница посевов! Что мне делать?
— Слей жертвенную кровь в мой источник, — потребовал голос. — Свари в нем голову свиньи и подай Фебу на пиру. Таков будет твой ответ. Он поймет.
Кассандра поспешно закивала. Ей казалось, если она исполнит все, как велела мать богов, гнев светоносного гиперборейца обойдет ее стороной. Разобьется о преграды, расставленные Геро вокруг своей послушной жрицы. Царевне и в голову не могло прийти, что Триединая пальцем не пошевелит, чтобы защитить ее. Таков великий план богов для Трои. И безумной Кассандре отведено в нем важное место.
Малиновый ободок солнца показался над вершиной горы. Серое покрывало облаков прорвалось во многих местах, пропуская первые лучи. Сиплое чириканье птиц вывело царевну из оцепенения. И в этот миг ей показалось, что на нее накатывает мощная волна прибоя. Вслед за неимоверной тяжестью, крушившей кости, царевна почувствовала легкость, граничившую с озарением. Ее душа освободилась от тела и взмыла ввысь. Оттуда девушка могла наблюдать за происходящим на земле. Будет происходить… От этой мысли царевна лишилась дара речи.
Так, пребывая в безмолвии, она должна была осознать свой ужасный дар и не разжимать губ до встречи с Аполлоном. Между тем внизу под ногами Кассандры шла бесконечная битва. Горели корабли, взмывали в небо камни из пращей, кричали побежденные и победители. Все это происходило вокруг закопченных стен, в кольце которых метался охваченный пожарами город. Кассандра зажала ладонями глаза и очнулась.
Она лежала у подножия зеленой горы. Солнце весело золотило облака. Стоял тот утренний час, когда крестьяне по холодку отправляются на поля, чтоб справиться с работой до полудня. Внизу на дороге в город слышался скрип телег и громкое кудахтанье кур, которых везли на продажу. Ничто не предвещало страшных картин, виденных царевной, и девушка на мгновение усомнилась в их правдивости.
Тем временем Аполлон приближался к Трое. У ворот уже собралась толпа. Она выла и улюлюкала, окружив какого-то босого юнца в козьей безрукавке. Бледный и смущенный, он уверял, что явился сюда по воле богов искать своих родителей — царя и царицу.
— Вот забытые кости твоего брата, — флегматично сообщил Аполлон Гектору.
Царевич двинул плечом, протискиваясь через толпу. Его узнали и дали дорогу.
— Расступитесь! Это настоящий сын царя! — послышалось вокруг.
— У моего отца столько сыновей, — хмыкнул троянец, — что я порой не знаю, как обратиться к прохожему на улице: «эй, любезный» или сразу «братец».
В толпе заржали. Неуемная страстность Приама была широко известна. Впрочем, как и похождения его супруги. Послышались скабрезные шуточки.
— Ты уверен, что тебе нужно к царю и царице? — высокомерно осведомился Гектор у пастуха. — Может, подойдет кто-то один?
Парис смерил обидчика ненавидящим взглядом. Он понимал, что его унижают, но не знал, как ответить.
— Врежь ему, Гектор, между глаз! — раздалось из толпы. — Довольно с нас царевичей! Только жрут и буянят! Ты один наша защита!
— Где есть девятнадцать, почему бы не быть и двадцатому? — осведомился Гектор, наматывая на кулак ремень. Он явно не собирался пускать Париса во дворец, памятуя о страшных пророчествах.
Но Аполлон знал, что как раз сегодня Гектору не суждена победа. Высмеивая пастуха, он оскорбил своих родителей, напомнив черни об их небезупречном поведении, — а боги такого не любят. К тому же они решили вернуть Париса в дом троянских царей. И с этим уже ничего поделать было нельзя.
Солнечный ли зайчик попал Гектору с глаза, или он утомился, топая в город по жаре, только царевич промазал мимо уха молчаливого пастуха. А тот, размахнувшись, уложил противника с первого же удара, хотя и казался намного слабее него. Это был позор. Воины, сгрудившись, в удивлении смотрели на своего командира. Он — на них.
В этот момент Феб заметил в толпе бледное как мел лицо Кассандры. По его выражению можно было понять, что девушка обрела пророческий дар. Темными от ужаса глазами она впилась в простодушную физиономию пастуха. Через минуту царевна стала хватать прохожих за руки и, жестикулируя, как безумная, указывать на Париса. Из всей толпы она одна знала, сколько бед натворит смешной парень в козловой безрукавке, но не могла никому об этом сказать. Люди сочли непристойное поведение царевны — ее прыжки и яростное кривляние — приступом жреческого безумия и начали расходиться.
— Ну и семейка! — говорили одни.
— Бедная девочка, — качали головами другие.
Задетый еще и выходкой сестры, Гектор был в настроении продолжить драку. Но Феб предчувствовал, что из этого выйдет лишь цепь унижений и ни одной победы. Поэтому он окутал злополучного Париса непроницаемой тучей и проводил ко дворцу незамеченным. Толпа, на глазах которой грязный пастух сначала побил ее всегдашнего кумира, а потом, как колдун, растворился в воздухе, была потрясена.
Гектор, не вынеся позора, убежал, ругаясь и громко топоча сандалиями. А люди разошлись, с испугом толкуя, что подобные события сулят много бед.
В мегароне было не то чтобы холодно, а как-то сыро. В очаге в центре зала горели целые поленья, едва разгоняя стылый сумрак под расписным потолком. Влажная замшелая кора нещадно чадила. От дыма чихали даже собаки, лежавшие под столами. Люди уже мало что замечали, набравшись крепким ячменным пивом.
Царь, достойно приняв волю богов, справлял возвращение второго сына в отчий дом. Приам восседал во главе стола, заметно потеснив целую скамью своих законных отпрысков, чтоб дать место воскресшему Парису. По правую руку от отца сидел хмурый Гектор. Его нижняя губа была разбита, левый глаз опух. Время от времени он бросал недовольные взгляды на виновника торжества, но тот предусмотрительно прятался за плечом старого царя. Со стороны Приам напоминал костлявую птицу, и казалось, достаточно легкого дуновения, чтоб развеять эти мощи по ветру. Но голос старца был все так же крепок, как в молодые годы.