– Пути миграции белых медведей.
Как удивительно все это было! Соня и представить не могла, что содержание чьей-то повседневной, обыкновенной жизни могут составлять такие необыкновенные вещи, как пути белых медведей.
– А где они живут, эти белые медведи? – спросила она с детским интересом. – Прямо здесь?
– Нет, в Анадыре они не живут, – улыбнулась Таня. – Они живут на острове Врангеля. И Андрюша сейчас тоже на острове Врангеля.
При этих словах по ее лицу пробежала тень. Совсем легкая, почти неуловимая. Но Соня все же эту тень заметила.
– Но как же так? – растерянно спросила она. – Вы к нему приехали жить, а теперь он где-то на острове, а вы здесь одна... Вам же грустно здесь одной!
– Я очень о нем тоскую. – Таня произнесла это с такой ясной, чистой печалью, что у Сони сжалось сердце. – Но я же знала, что у него такая работа. И потом, здесь совсем не скучно. На Чукотке ведь особенная жизнь.
– Я уже поняла... – задумчиво проговорила Соня.
Она еще не совсем это поняла, но с каждой минутой понимала все яснее. И понимание это складывалось у нее каким-то странным образом, без слов, но отчетливо.
– Знаете, ведь люди приезжают сюда обычно с очень прагматической целью, – сказала Таня. – Попросту говоря, за длинным рублем. Но потом с ними что-то происходит. Почему – загадка. Может быть, из-за природы. Все-таки здесь очень сурово, и это белое безмолвие... – Она стеснительно улыбнулась, словно извиняясь за патетику своих слов, и пояснила: – У меня такое ощущение, что вечность подступает к ногам, в буквальном смысле. Например, тундра сразу за городом начинается, от нашего дома минут пятнадцать идти. Мы летом часто ходим – ягод здесь множество, грибов. Только комаров тоже много, и они огромные, как воробьи. Но зато довольно ленивые и совсем не хитрые, их можно просто веткой отгонять. Да, так вот тундра – это же загадочное место. Какое-то совершенно особенное соединение с миром. Что-то с тобой происходит, когда ты по ней идешь. И идти ведь тяжело, сплошные кочки – у чукчей и походка такая характерная, вразвалочку, потому что они веками привыкли по тундре ходить, – да, идти тяжело, и комары к тому же, а легкость на сердце такая, какой, я думаю, и в небе не бывает. Вот это все на людей, наверное, и влияет: они как-то по-другому жизнь начинают воспринимать. Как-то... напрямую, что ли. Я не могу точно это назвать, но это очень чувствуется. Ну, и просто здесь сразу становится понятно, что к людям не по-человечески относиться невозможно. Просто не выживешь, вот и все. В общем, на Чукотке не скучно, – заключила Таня. – Мы с Андрюшей сразу же, как только поженились, завели лайку. Я с ней каждое утро возле лимана гуляю. Летом нерп много, они любопытные, прямо из воды высовываются и так внимательно на нас смотрят, очень трогательно.
Соня думала, что Танин муж взял лайку с собой на остров Врангеля, но оказалось, что туда ее брать нельзя, чтобы она не пугала медведей.
– А сами они медведей не боятся, что ли? – опасливо спросила Соня. – Ну, биологи, которые их там изучают.
– А Андрюша там один, – сказала Таня.
– Как один? – опешила Соня. – Совсем один на острове с медведями?
– Ну да. Он живет в балке, это такой специальный прочный домик, у него запас еды и всего, что необходимо, и рация, конечно, есть. А медведи в общем-то безопасные, если знать, как себя с ними вести. Возле Андрюшиного балка сейчас поселилась медведица с двумя медвежатами, так с маленькими он даже играет.
– И медведица – ничего? – изумилась Соня. – Я думала, когда она с медвежатами, то ужасно опасная.
– Взрослый медведь-самец гораздо опаснее, – объяснила Таня. – Медведица его даже к медвежатам не подпускает, потому что он может их убить. А ей, наоборот, нравится, когда с ее детьми играют. Только она, конечно, сначала проверяет, что это за существо к ним приближается. И потом все время следит, чтобы им вреда не причинили.
Соня разговаривала с этой акварельной петербуржской девушкой полчаса, не больше, а жизнь, о которой та рассказывала, жизнь, с прежней точки зрения совершенно фантастическая, уже казалась ей такой же простой и естественной, как интонации Таниного голоса.
– Вы спите, спите, – спохватилась Таня. – Я вас совсем заговорила.
– Что вы, наоборот, – покачала головой Соня. – С вами хорошо говорить.
Они сидели на скамейках друг напротив друга и тихо разговаривали. Соня ожидала, что вот-вот кто-нибудь сделает им замечание и потребует, чтобы они не мешали людям спать. Но никто ничего не говорил, и она перестала про это думать.
– Вы, наверное, в Петербурге родителей навещали? – спросила она.
– Да, – кивнула Таня. – И еще по врачам ходила. – И, предупреждая то ли вопрос Сонин, то ли ее неловкость такой вопрос задать, добавила: – У меня не получается родить. А мы, конечно, очень хотим ребенка. Тем более что Андрюше уже сорок, он меня на двадцать лет старше.
«Это ты ребенка хочешь, – сердито подумала Соня. – А Андрюше твоему, может, медвежата интереснее. Кто их вообще знает, чего они хотят, эти мужчины!»
Но вслух она этого, конечно, не сказала. Невозможно было высказывать такие вот сердитые мысли такой девушке, как Таня. Да и не к Тане эти мысли относились...
Соня проснулась от того, что кто-то осторожно тряс ее за плечо. Она вздрогнула, резко села на скамейке и посмотрела ничего не понимающими глазами на светловолосую девушку, стоящую перед ней. Кто это, что происходит, где она вообще находится?!
– Просыпайтесь, Соня. Вертолеты из Анадыря прилетели, – сказала девушка. – Будет два рейса подряд. Я еще ночью заняла очередь. Надеюсь, мы на одном из них в город и улетим.
Тут до Сони наконец дошло, что девушку зовут Таня, что они спали этой ночью на соседних скамейках в аэропорту и что происходит все это на Чукотке.
Удивительно, что она уснула так крепко, – ночью ей казалось, что она не уснет совсем. И не потому, что от твердой скамейки противно ныли бока.
Вот она и добралась до этой Чукотки, которая весь последний месяц одним своим названием заставляла ее вздрагивать. Вот она здесь – и ничего, кроме полной потерянности, растерянности и безнадежности, не чувствует. Герман не приблизился к ней ни на шаг – наоборот, Соня думала теперь, что, как только она оказалась в этих ледяных просторах, он отдалился от нее бесконечно и безвозвратно. Как если бы они с ним вместе оказались в космосе, крутились бы в жуткой черной пустоте каждый по своей орбите, без малейшей надежды на встречу.
Но несмотря на эти унылые мысли, она видела его перед собою яснее, чем видела реальных, в самом деле находящихся рядом людей. Вот хоть двух молоденьких чукчаночек с новорожденными, завернутыми в новенькие одеяльца детьми на руках. Чукчаночки спали, сидя на скамейках, и сон их был так же безмятежен, как и у их детей. А Соня вертелась на скамье, и глаза у нее не закрывались, как будто в них кто-то крошек насыпал.