Автобус не был заполнен даже наполовину, но все дети сидели впереди. Наверное, террорист не разрешил им забраться в конец салона. И все-таки несколько рядов кресел перед ним были свободны, и Лера села в одно из кресел между ним и детьми. В следующем ряду, но через проход, расположились руководительница группы и беленькая девочка с голубой лентой.
Усевшись вполоборота, Лера спросила руководительницу:
– Как вас зовут?
– Натали, – ответила та. – Натали Елагина.
– Так вы русская? – удивилась Лера.
– Да, – кивнула девушка и добавила извиняющимся тоном: – Но я слишком плохо говорю по-русски… Моя мама родилась во Франции, а моя русская бабушка умерла, когда мне было три месяца. Я надеялась практиковаться в Москве…
– Что ж, давайте практиковаться, – улыбнулась Лера. – К сожалению, у нас есть время. Вы можете говорить мне «ты». Знаете, что «вы» по-русски звучит более церемонно, чем по-французски?
– О, конечно! – воскликнула Натали, и улыбка осветила ее лицо, теперь показавшееся Лере еще более юным. – Вы тоже – мне «ты»!
– Сколько с тобой детей, Натали? – спросила Лера.
– Всего десять человек – ты видишь, автобус почти пустой. Это только часть группы, и, конечно, главный руководитель не я. Мы вышли из Кремля, погуляли по Красной площади, сфотографировались. Но все время шел дождь, и мы гуляли недолго. Потом сели в автобус и стали ждать, когда остальные придут из Оружейной палаты. И вдруг вошел этот человек… А это Отиль. – Натали кивнула на беленькую девочку, внимательно слушающую их разговор. – Она очень способная девушка, очень! Она стала так хорошо говорить, после того как жила в московской семье…
Сидя вполоборота и болтая с Натали, Лера краем глаза приглядывалась к террористу. Конечно, она ничего не понимала в террористах, но и не требовалось большого опыта, чтобы понять: он – полный дилетант, и вся эта страшная авантюра удалась ему только чудом. Он не слишком внимательно наблюдал за салоном, в руке держал не гранату, а пистолет, который профессионал легко выбил бы у него одним ударом или выстрелом.
«Его счастье, что он не показывается и что занавески задернуты, – подумала Лера. – А так бы уже давно… Его счастье… А наше-то?.. И сколько нам вот так сидеть, и что будет потом? Неужели повезут его в аэропорт? Так ведь, глядишь, и правда с ним лететь придется… А если не повезут – что тогда?»
– Моя бабушка была из очень хорошей семьи, – рассказывала Натали. – Мне показали наш московский особняк на улице… – Натали замялась, вспоминая. – Переулок… Апельсиновый?
– Апельсиновый? – удивилась Лера. – Где это такой?
– Может быть, не совсем так… Померанец?
– А! – догадалась Лера. – Померанцев переулок! Это на Пречистенке. Лопуховский, Померанцев, Мансуровский…
Как струны звенели любимые названья.
– Да! – обрадовалась Натали. – Там теперь банк. Это грандиозный дом! Я думаю, когда-нибудь банк выплатит мне компенсацию, – лукаво улыбнулась она. – Ведь я имею право по закону как наследница, не так ли?
– Несомненно, – улыбнулась в ответ Лера. – Наши банки – образец законопослушания.
– А мне так понравилось в Москве! – печально сказала Отиль. – Так жаль…
– Ничего. – Лера ободряюще взглянула в расстроенное девочкино личико. – Ты приедешь еще раз! И в следующий раз все будет прекрасно.
– Мои родители больше не отпустят, – вздохнула Отиль.
– А я их сама попрошу, – заверила Лера. – Я сама к ним приеду со своей дочерью, и мы вместе их уговорим! Где они живут, в Париже?
– В Тулузе. Вы правда приедете к нам, мадам? – обрадовалась Отиль. – У нас очень красиво!
– Я знаю, – кивнула Лера. – Я была в Тулузе.
«Как на Аленку похожа! – подумала Лера. – Подружились бы… Что она там, интересно, делает? С Севой, наверное, рыбу ловит на спиннинг…»
Лера постаралась не думать об этом.
Вдруг Отиль побледнела и закашлялась. Тут только Лера уловила запах папиросного дыма.
– Он курит что-то невыносимое, – прошептала по-французски Натали. – Это невозможно выдержать!
– Почему же вы ему не сказали? – возмутилась Лера.
– Я думала, может быть, лучше не раздражать его… – растерянно произнесла Натали.
Лера обернулась к террористу.
– С ума ты сошел! – сердито сказала она. – Полный автобус детей, окна закрыты! Что это за дрянь ты куришь?
– Дрянь! – обиделся тот. – Оно ясно ж, «Беломор» не «Мальборо», ну так что? Уже наших папирос покурить нельзя простому человеку?
Лера усмехнулась.
– Три миллиона тебе принесли! Ты не мог на пять баксов попросить нормальных сигарет? Ох и бережливый ты, задушит тебя жаба! Как тебя зовут, кстати? – спросила она.
– Петр… – Кажется, он слегка растерялся от ее слов. – Правда, не сообразил насчет сигарет… А у тебя нет случайно? – просительно поинтересовался он.
– Нет, – отрезала Лера. – Бросай, Петя, курить, береги здоровье.
Сигареты остались в забытом дома плаще, а Митина пепельница лежала в кармане пиджака. Лера прикоснулась к ней пальцами.
– Вы совсем его не боитесь? – снова по-французски, удивленно и восхищенно, прошептала Натали.
– Его нельзя бояться, – мягко объяснила Лера. – Я боюсь за вас, это так. Но его… Он ничтожный человек, неужели вы не видите?
– Но он может нас убить, несмотря на свое ничтожество!
– Не может, – сказала Лера решительно. – Ничтожный человек не может нас убить, мы ему не позволим.
Конечно, она говорила полную глупость и прекрасно это понимала. Саню убили ничтожные люди, самых хороших людей убивали ничтожные люди, и все убийцы ничтожны… Но ей надо было что-то говорить, надо было как-то успокаивать Натали, которая с трудом скрывала свой испуг.
В чем Лера ее не обманывала – это в том, что сама она действительно не испытывала ничего похожего на страх перед этим ничтожеством. Ей было не до него.
Сначала, когда она отломала каблуки, взяла в руки неподъемный кейс, когда террорист втащил ее в автобус, – Лера еще была отвлечена всем этим от того, что происходило с нею на самом деле, что было для нее единственно важным.
Но теперь, в душной полутьме автобуса, все словно вернулось на круги своя. И Лере не хотелось ни болтать с Натали, ни разговаривать с доморощенным террористом Петей.
Все снова стало неважным и ненужным по сравнению с тем, что происходило в ее душе. Она даже удивилась этому, но как-то мимолетно. А потом перестала удивляться тому, как соединяется в ней напряженная готовность ко всему – и погруженность в себя, в свои невеселые мысли.
Лера думала обо всем, что казалось ей невозвратным.
Они так мало ездили куда-нибудь с Митей вдвоем! Да можно считать, никуда и не ездили – только та неделя в альпийском поселке… У Мити был расписан каждый день, и Лера только удивлялась: как это он, с его любовью к неожиданным поступкам, с его легким, стремительным вниманием и способностью погружаться в то, чего никто не слышит и не видит, – как он выдерживает жесткую сетку, которая словно накинута на его жизнь?