Сергей размышлял об этом утром, лежа в кровати и затягиваясь первой сигаретой. Он давно уже привык курить с утра, хотя отлично понимал, что это не укрепляет здоровье. Впрочем, сигарета, выкуренная в постели, не мешала ему потом делать привычную свою, десантную еще, утреннюю разминку. Потом он ехал в бассейн или на теннисный корт, включаясь в свой обычный дневной ритм. Только бегать по утрам он не любил, ему приходилось заставлять себя это делать. Почему-то терпеть не мог старательных спортсменов, трусящих по парку в сопровождении собачек.
Мокрый ноябрьский снег лепился к оконному стеклу, нагонял тоску, хотя Сергей давно уже приучил себя не обращать внимания на погоду. Но когда окна были залеплены этой серой кашей, собственное одиночество казалось ему особенно безнадежным.
Месяц прошел с того дня, когда он понял, что Лиза потеряна для него. С той самой минуты, когда он догадался, что произошло между нею и Юрой, у него и мысли не появилось о том, чтобы «побороться за свое счастье». Это было так же смешно и безнадежно, как бороться с самим собой, и не потому, что Юра был сильнее, а просто потому, что Сергей заранее знал: победа над ним была бы на самом деле поражением. Юрка вообще был вне той сферы Сергеевой жизни, где мыслима была борьба.
И он молчал, сжав зубы, понимая, что Лиза потеряна безвозвратно, и больше всего боясь теперь, что Юрина душа снова закроется для него.
Была суббота, но это ничего не значило: Псковитин собирался сегодня в «Мегаполис» – он, как и Юра, оставлял себе только один выходной день, да и то не всегда.
Для себя он никогда не вызывал ни машину, ни охрану, скрывая это от Юрки, чтобы не подавать дурного примера. Правда, Ратников заметил это однажды, но в ответ на его подколку Сергей тут же заявил:
– В меня не стреляют у собственного подъезда, а если и вздумает какая сволочь, у меня реакция все равно получше, чем у любого охранника.
Это было правдой. Несмотря на то что Псковитин отбирал людей в охрану более чем тщательно, обращая внимание на боевой опыт горячих точек в сочетании со здоровой психикой, – с ним, бывшим командиром разведывательно-диверсионного батальона, никто из них не мог тягаться. Он страшно жалел даже не о том, что в тот февральский день Юра выходил из подъезда без охранника, – он жалел, что сам не был рядом с ним.
Тогда Юрку спасло только старое, в три обхвата, дерево во дворе: после того как несколько пуль из «ТТ» попали в Ратникова, он упал так, что контрольный выстрел в голову сделать было невозможно.
– Время просто выбрали неудачное, – смеялся он потом. – Если б вечером, обошли бы деревце и дострелили, а так – народ набежал, неудобства…
Может, так оно и было, но Сергей считал, что в тот раз Юрку хотели только попугать, да перестарались. При чем тут дерево, кому оно может помешать, так же как и набежавший народ!.. Его укрепляло в этом убеждении и то, что покушение не повторили. Он знал, что, если бы Юра стал в тот раз предметом охоты по-настоящему, все было бы уже давно кончено.
А то, что он так и не нашел тогда этих людей, Псковитин добавлял к числу постыдных, невыносимых воспоминаний, которых у него даже и после Афгана было не много.
После того случая он ни разу не позволил себе расслабиться, обрубал все хоть мало-мальски опасные связи, которые могли бы возникнуть у «Мегаполис-инвеста» из-за Юриной готовности рискнуть. И вот теперь эта головная боль – Звонницкий с его информационными сетями, к которым Сергей чувствовал стойкую, по-мальчишески упрямую неприязнь с тех самых пор, как Саша Неделин забивал Юрке голову всеми этими глобальными идеями…
Сегодня он поехал не в бассейн, а на корт, и поэтому разминулся с Ратниковым, который никогда не играл в теннис по утрам, предпочитая плавание. Сергей увидел его спортивный «Форд» только у здания «Мегаполиса» и сердито хмыкнул: все равно норовит гонять один, и сам за рулем!
Гулкой пустоты не чувствовалось в старинном особняке, даже когда людей в нем не было. В этом и было особое, живое тепло старых зданий. Наверное, тени, населявшие их, не оставляли места для пустоты. А в их особняке, судя по всему, жили добрые призраки: ни в одном помещении Псковитин не чувствовал себя так хорошо, как здесь, хоть и относился скептически к этим Юриным измышлениям о старых тенях.
Узнав от охранника, что Ратников уже у себя, он сразу поднялся к нему наверх, чтобы выругать его за лихачество на машине.
– Юра, ты бы хоть на работу ездил по-человечески! – сказал он с порога, но тут же словно споткнулся об Юркин взгляд.
Тот стоял у огромного, во всю стену, окна, перед которым располагался его рабочий стол, и смотрел на вошедшего Сергея с таким отчаянием, какого тот и предположить в нем не мог.
– Юр, что это с тобой? – испуганно спросил он. – Тебе плохо?
– Сам не знаю, Серега. Мне хорошо – и сердце разрывается, хоть в воду головой. – Помолчав, он объяснил: – Юля звонила. Она, конечно, старается не подавать виду, но я же слышу, у нее слезы в голосе, уже догадывается, что случилось. А что я ей могу сказать, чем успокоить?
В эту минуту, видя Юрино отчаяние, Сергей как-то забыл, что и его собственное отчаяние было связано с тем, о чем говорил сейчас его друг. Поэтому он спросил Юру без всякой задней мысли:
– А может, это все пройдет? Ну, с Лизой? Вы ж с Юлей все-таки столько лет – всю жизнь, считай…
– Не пройдет, – ответил Ратников. – Я долго держался, я же сразу почувствовал, кто она для меня… Думал, будем дружить, – усмехнулся он. – Мне так хотелось ее видеть все время, не мог себя перебороть. Я не жалею, Серега! – сказал он с такой страстью, какую Сергей не мог вспомнить в его голосе. – Но я Юлю жалею…
Сергей молчал. Что он мог сказать?
– Думаешь, на жалости долго можно продержаться? – спросил он наконец.
– Да нет, это я не так сказал. Если бы только жалость! Я забыть не могу, понимаешь? Как бежали тогда с реки, самогон пили – помнишь? И потом, как первый раз с ней – в деревне на сеновале, сухая ромашка в волосах запуталась… Это теперь одни воспоминания, но я их не могу пересилить.
– Воспоминания – конечно, воспоминания, – сказал Сергей. – А все-таки, Юр, вы ведь давно уже с Юлей… врозь живете, и вообще… Ведь все в прошлом, ты сам понимаешь.
Видеть Юрку в таком состоянии было настолько невыносимо, что Сергей, забыв о себе, готов был бросить ему любой спасательный круг. Юра слегка поморщился:
– Ну при чем здесь «врозь»? Я знаю, все так думают: мы отдалились, не заметим, как расстанемся. Это ерунда, Серега! Это же не она мне навязала такую жизнь. Просто так сложилось у нас обоих, и я жил так, и ни разу не сказал ей, что меня хоть что-то не устраивает. А теперь, значит, – извини, дорогая жена, я себе нашел молоденькую девочку, она всегда рядом и смотрит мне в рот? Ведь так это выглядит, каково Юльке это понимать? Я же ненавижу это все – выставки этих девочек сопливых, которыми они друг перед другом хвастаются, как лошадками! А сам…