— Ну знаете ли… Я деловая женщина. Я не могу терять время…
— Но ведь вам это не будет ничего стоить. — прервала ее Эстер Уитсон. — Мистер Мисгарт будет представлять вас на всех этапах судебного разбирательства, и вам не надо будет ничего делать.
— Но свое время мне все-таки придется потратить? Думаю, может быть, я могла бы предложить им тысячу или две тысячи долларов и посмотреть, как они отреагируют.
Мисгарт и его клиентка обменялись удивленными взглядами.
— Вы хотите сказать, что предложите заплатить из своего собственного кармана?
— Почему бы и нет?
— Но зачем это вам? — удивился Мисгарт. — Поймите же, миссис Кул, единственная, причина, по которой они хотят сделать из вас обвиняемую по делу, это возможность взять под присягой ваши показания и запугать вас, чтобы вы представили дело гак, как им это выгодно. Это очень хитрый и рискованный трюк. Они хотят поставить вас в положение обвиняемого, заставить нести большую ответственность, а потом убедить, что если ваши показания будут такими, какими они хотят их видеть, то они прекратят дело против вас. Это явная попытка повлиять на свидетеля.
Берта оглянулась на меня через плечо, но я молча закуривал сигарету. Она глянула на Мисгарта, подыскивая слова, потом внезапно повернулась ко мне:
— Черт бы тебя побрал, скажи же что-нибудь! Удивленно подняв брови, Мисгарт с любопытством повернулся в мою сторону.
— Ты действительно хочешь, чтобы я сказал, что я думаю по этому поводу?
— Да.
Тогда расскажи им всю правду. Скажи им, что мисс Уитсон ехала позади тебя; что ты остановилась, чтобы повернуть налево; что ты сделала ей знак объехать тебя, а она остановилась рядом, чтобы наорать на тебя, и именно по этой причине не заметила ехавшую навстречу машину Лидфилда.
В комнате наступила такая тишина, что казалось, ее можно резать слоями и заворачивать в бумагу. Наконец Эстер Уитсон громко сказала:
— Что ж, если вы собираетесь занять такую позицию, я тоже хочу кое-что вам сказать.
— Ну-ну, дамы, — примирительно начал Мисгарт, — давайте…
— Заткнитесь, — закричала Эстер Уитсон. — Если хотите знать, эта толстая недотепа шарахалась на дороге во все стороны. Сначала она ехала слева. Потом она дернулась вправо и оказалась прямо передо мной. А потом, пусть я провалюсь сквозь землю, она вообще не остановилась и начала подавать сигнал левого поворота. А потом замахала руками, как будто делала вольные упражнения…
— Кто это здесь толстая недотепа? — завопила Берта.
— Да ты же!
— Дамы, дамы, — уговаривал их Мисгарт.
— Боже мой, — сказала Берта, — никакая сука с лошадиными зубами не посмеет так меня называть. Да, я полная, но я крепкая. И я вовсе не недотепа. Убирайся отсюда вон!
— И я не знала, что ты собираешься делать, — кричала Эстер Уитсон, — потому я и попыталась объехать твою машину и выскочила на перекресток…
— Моя дорогая юная леди, — воскликнул Мисгарт, вскакивая и вставая между ней и Бертой, — вы не должны, вы просто не имеете права делать подобные заявления.
— Мне наплевать, — взвизгнула Эстер Уитсон. — Это была целиком ее вина. Что же касается меня, то она одна несет за это всю ответственность.
— Ты так старалась обругать меня из окна машины, что чуть не вывернула себе шею. Ты даже не смотрела, куда едешь. Все, что я видела перед собой, так это твои лошадиные зубы.
— Не смей трогать мои зубы, ты, пузатая бочка с помоями!
Мисгарт открыл дверь и пытался увести Эстер Уитсон, повторяя:
— Пожалуйста, мисс Уитсон… Я умоляю вас…
— Я не желаю видеть тебя свидетелем! Я ненавижу жирных тупиц!
— Спрячь свои зубы, если можешь, дорогуша, — отвечала Берта, — а то с открытым ртом ты похожа на черта.
Наконец дверь захлопнулась. Берта с багровым лицом обернулась ко мне:
— Черт бы тебя побрал, Дональд, это ты во всем виноват. Иногда мне просто хочется разорвать тебя на кусочки, чтобы посмотреть, что у тебя внутри. Но у тебя там нет ничего живого. У тебя там только колесики, густо смазанные маслом. Господи, как я тебя ненавижу!
— Твоя сигарета прожжет стол, — спокойно заметил я. Схватив дымящуюся сигарету, Берта с силой раздавила ее в пепельнице и сердито посмотрела на меня.
— Рано или поздно это должно было выплыть наружу, — сказал я. — Это к лучшему, что все так вышло. Ты бы скрывала правду, и ты же потом пострадала бы. В конечном счете мы кладем это дело для Крейла, но при этом не дадим Мисгарту считать, что он сможет легко выиграть в суде. У Эстер Уитсон есть деньги. Если ты уладишь это дело, то Мисгарт не сможет, сорвать хороший куш со своей клиентки. Если бы ты выступила на его стороне, он бы потратил кучу времени на всякие юридические тонкости, а потом, выиграв, выставил бы счет тысячи на три долларов. Скажи правду, и Мисгарт, может быть, захочет поговорить с нами об отступном. А сейчас у меня полно работы. Я вернусь, когда ты будешь давать показания. Советую получше обдумать, что ты собираешься им сказать.
С этими словами я вышел из кабинета, а Берта осталась сидеть за столом, слишком погруженная в свои мысли. чтобы ответить мне. Элси, как обычно, стучала на машинке. Не отрываясь ни на секунду, она все же успела подмигнуть мне. Я подмигнул в ответ и быстро вышел.
Я вернулся в офис точно в три часа семнадцать минут. Берта уже давала свои показания. За столом Элси сидел стенографист, записывая все, что говорилось. Берта Кул сидела на свидетельском месте с победоносным видом. Рядом с Фрэнком Глимсоном сидел мужчина лет пятидесяти с безвольным подбородком и жадными глазками. Это был один из истцов — Ролланд Б. Лидфилд.
В самом дальнем углу сидел Джон Карвер Мисгарт, загораживая своим телом Эстер Уитсон от Берты Кул. Когда я вошел, он что-то быстро писал в блокноте. Видимо, делал пометки, чтобы задать Берте вопросы, после того как она кончит давать показания.
Все обернулись ко мне, когда я вошел, а потом Глимсон продолжил свои вопросы. При этом он держал руки перед собой, сложив вместе кончики пальцев. Голова была слегка откинута назад, и его худое лицо ничего не выражало.
— А теперь, миссис Кул, расскажите нам, что именно вы делали.
— Подъезжая к перекрестку, я сбавила скорость, — сказала Берта, — и услышала, как сзади мне загудели. Потом мисс Уитсон стала обгонять меня и выехала на разделительную полосу.
— И что же дальше она сделала?
— Она стала всячески поносить меня, так как ей не понравилось, как я веду машину.