Она неохотно взяла другой конверт, раскрыла его.
– Но здесь письмо твоей мамы, адресованное Бонни.
– Дай-ка взглянуть, – Зейн присел на диван и нахмурился. Он слегка растерялся. – Разве это не любовное письмо? Странно. Я был уверен, что любовное…
Зейн воззрился на иностранные марки и поблекший почтовый штемпель. Затем прочитал послание. Младший Бастиан был озадачен. Всего лишь переписка подруг. Он бросился искать другие письма. То же самое. Зейн, сбитый с толку, насупился. А где же послания с признаниями в любви подруги матери к его отцу? Значит, никаких любовных писем и вовсе не было? Значит, все это – плод его больного воображения?
Он бегло изучил еще несколько листков. Никакого компромата. Наоборот, приятное для него открытие. Мама, путешествуя по миру, в своих письмах к Бонни рассказывала только о своем сыне.
«Зейн сказал то-то», «Зейн улыбнулся», «Зейн долго играл», «Мне бы очень хотелось, чтобы ты была здесь и видела это».
– Письма-то все о тебе, – прошептала Руби, склонившись над ним и краешком глаза также изучая их. – Подробные отчеты о поведении любимого мальчика.
Зейна прошиб холодный пот. Чувство леденящего ужаса прочно обосновалось меж его лопатками. Значит, он оклеветал отца. Папа ни в чем не был виноват. Зейн, выступая в роли обвинителя, взял на себя слишком много, не зная толком, что к чему, ничего как следует не проверив. У него от волнения перехватило дыхание.
Но самое потрясающее открытие было еще впереди. Зейн даже не представлял, что его ждет.
– А ты обратил внимание на приписку в конце каждого письма?
У него из-под ног уходила почва.
«Любимой подруге от благодарной Мэри. В очередной раз спасибо за твой драгоценный подарок. Я считаю Зейна своим родным сыночком. Ты сделала меня счастливой. Еще раз благодарю».
Зейн не мог проронить ни слова. Такого потрясения он еще не испытывал никогда в жизни.
Руби посмотрела на него с искренним сочувствием.
– Зейн, ты все понял, наконец? Тебя родила Бонни Картер.
– Нет! – протестующе закричал Зейн. – Это невозможно! Какой-то бред. Моя мама – Мэри, а Бонни убила ее.
– Зейн, пожалуйста, успокойся, – Руби положила свою руку на его плечо. – Тебе придется смириться с правдой. В каждом письме от Мэри к подруге повторяются одни и те же строки. Это – не случайность.
Зейн отстранился от девушки.
– У меня есть свидетельство о рождении, где Мэри указана как моя мать. Бонни тут совершенно ни при чем.
– Но, может, документ подделан?
– Чушь! – Он ударил рукой по каминной полке. – Я никогда не поверю в это. Моей матерью была Мэри. Повторяю: Мэри.
Руби протянула ему еще несколько писем из ларца.
– Прочти все. Лучше знать правду, чем жить в неведении. Ты ведь когда-то даже не потрудился изучить эти тексты повнимательнее. Тебя хватило только на то, чтобы несколько раз влезть в шкатулку и сделать глупые выводы…
Он в отчаянии ударил ее по запястью, так что письма рассыпались по полу.
– Я не хочу ничего читать! – снова закричал Зейн, повернувшись к девушке спиной. – Я просто в шоке. Мне кажется, я схожу с ума… Все говорили, что Бонни – любовница моего отца… И я возненавидел и его, и ее. Я даже не сомневался, что они состоят также и в любовной переписке…
Руби нагнулась, пытаясь собрать конверты. Надпись на одном из них была сделана знакомым почерком. Девушка вытащила из конверта письмо от Лоренса. Оно было адресовано сыну.
– Зейн, тебе нужно обязательно прочитать это. – Руби волновалась не меньше, чем он.
Ее сердце бешено колотилось. Какие еще сюрпризы ждут всех впереди?
Он медленно повернулся, подозрительно рассматривая сложенные бумажные листки.
Проникновенный взгляд Руби убедил его взять письмо. И он начал читать.
Дорогой Зейн, мой сын!
Для отца это очень трудное письмо. Но по прошествии стольких лет я знаю, что должен был написать его, чтобы ты смог прочесть мое послание вместе с письмами Мэри к Бонни и все понять, когда меня уже не будет. И, может быть, в один прекрасный день ты даже простишь меня.
Я должен был рассказать тебе правду много лет тому назад. Но я слишком долго тянул. Мне нравилось, как все шло, так было легче. Все были счастливы. Но мы знали, что когда-нибудь откроем тебе нашу тайну. Только вот откладывали и откладывали этот день.
А потом Мэри и Бонни погибли…
Зейна охватило дикое напряжение, у него от волнения даже свело живот. Зейн рухнул на диван как подкошенный, но продолжил чтение.
Но я хочу сообщить тебе следующее: хотя моя жена Мэри растила тебя как собственное дитя, твоей биологической матерью является Бонни Картер.
Мэри отчаянно хотела иметь ребенка, а я мечтал о сыне, именно о сыне. Но моя супруга не могла родить здорового малыша, не получалось. У Мэри было пять выкидышей, причем последний вызвал серьезные осложнения, которые означали, что бедняжка никогда не сможет иметь детей. Она была в отчаянии. А я не знал, чем ей помочь.
И тут Бонни предложила один план. Она искренне хотела помочь несчастной подруге. В чем была суть плана? Бонни рожает от меня ребенка и передает его Мэри.
Я был поначалу против. Я даже не представлял себе такого, ведь очень любил свою жену. Но она сразу приняла эту идею. Своей жизни без ребенка Мэри просто не мыслила.
И я переспал с Бонни. Мне было очень тяжело потом, мне казалось, что я предал Мэри, я даже плакал, но жизнь – сложная штука, и нужно держаться при любых обстоятельствах.
Бонни забеременела с первой попытки. Мэри была просто счастлива. Ее окрылила надежда, ее глаза сияли радостью.
Зейн оторвал от письма взгляд.
– Ты была права, – обратился он к Руби. – Моя настоящая мать – это Бонни Картер. Отец переспал с нею, но лишь однажды. И она вовсе не была его постоянной любовницей, его содержанкой. И все эти годы…
Все эти годы он проклинал своего отца. И проклинал Бонни, чудесную, добрую, милую Бонни, с ее широкой улыбкой, всегда готовую прийти на помощь.
Зейн сразу вспомнил много хорошего: как она утешала его в минуты плохого настроения или каких-то неудач, как помогала решать школьные задачки, какими вкусными пирожками кормила… И он любил ее поначалу, а потом возненавидел, думая, что она папина любовница. И он, естественно, не был на ее похоронах! А ведь именно Бонни была его матерью! Настоящей.
Мучительная боль пронзила его насквозь, разрывая душу в клочья.
Но он же ничего не знал. Представить себе такое не мог. А теперь поздно каяться. Слишком поздно!