— У меня… нет таких денег, — виновато пролепетала она.
— Жаль. — вздохнул Шабанов. — Это плохо… Придется возвращаться в Пикулино. Здесь, кроме тебя, близких никого, перехватить больше негде… Да ладно, не расстраивайся! Сколько у тебя есть?
— Ну, рублей сто восемьдесят…
— Должно быть, сильно потратилась, — он кивнул на стол.
— Нет… На это дали денег.
— Ну ладно, займи мне тридцатку. Хочу торт купить. Запомни, я сладкое люблю и острое. Потому склонен к полноте.
Алина отыскала свою сумочку, дрожащими пальчиками достала деньги. Шабанов спрятал их в карман и взялся за дело. Он вытащил из-под себя плед, аккуратно расстелил и стал выстригать ножницами шкуру тигра. Алина смотрела с ужасом, однако молчала. Толстое и рыхлое сукно, тем более смоченное вином, поддавалось плохо, да и ножницы оказались тупыми, так что он трудился минут пять, прежде чем вырезал все целиком. Полюбовался шкурой, аккуратно скатал в рулон, обрезки сложил в кучку.
Алина не издала ни звука, и ни один браслет не брякнул, ни на руках, ни на ногах…
— Я тебе как-нибудь новый куплю, — пообещал уже от порога. — Чтоб можно было накрываться, когда холодно, а можно на стену повесить, как коврик. Там нарисовано озеро такое, а на нем лебеди плавают, черные и белые, все вместе…
На следующий же день он сходил в магазин, выбрал торт, расписанный масляным кремом, спрятал его в тумбочку и стал ждать понедельника. Жил все дни в предвкушении мести, исправно ходил на все прописанные ему процедуры: электросон, расслабляющий массаж и ванны, однако никаких таблеток не глотал, в том числе, и витамины. И вот когда по «веселому» отделению пошло стадо белых гусей с обходом, выставил торт на тумбочку и скатал с полу ковер.
Когда маленький генерал втащил в его палату всю свою свиту и, источая запах «Принцессы», стал выслушивать доклад толстяка и его заключение, что больной готов к выписке, Шабанов не спеша взял торт, подошел к лечащему врачу и размазал по его физиономии.
Эскорт генерала замер, затаил дыхание, в палате стояла полная тишина.
— Видишь, это совсем не смешно, — сказал Герман толстяку. — Никто не смеется. А ты говорил… Потому что каждый сейчас думает — хорошо, что не мне досталось.
Переступая через куски и ошметки торта на полу, доктора так и удалились в полном молчании. А Шабанов убрал все с пола, протер его тряпкой, расстелил ковер и стал ждать выписки. Прошел час, другой, третий — никто не являлся, в обед выяснилось, что с довольствия не сняли. А слух об эксцессе в «веселом» распространился по госпиталю мгновенно и уже перед ужином долетел до Алины. Всю неделю она не показывалась на глаза и домой ходила кружным путем, через КПП, а тут пришла в палату, заперла за собой дверь и присела возле кровати. Шабанов все еще ждал выписки, собрал вещи — гермошлем, ручку управления МИГа и тигровую шкуру, вырезанную из пледа, завязал их в тельняшку и лежал с книжкой, оставшейся от товарища Жукова.
— Ты сделал это из-за меня? — спросила она с надеждой. — Никто ничего не понимает, но я-то знаю, из-за меня?
— Нет. — Герман спрятал книжку под подушку и перевернулся на бок. — Просто я хотел показать ему, что унижать человека — это не смешно. И вообще в нашем мире уже не осталось ничего смешного и веселого.
— Значит, из-за меня! — обрадовалась Алина. — Он меня тоже унизил!.. Знаешь, не надо на мне жениться, не хочу быть крестом на твоих плечах. Только скажи, ты отомстил за меня?
— Я эгоист, за себя мстил.
— Спасибо, — сдержанно проговорила она и встала. — Меня наверное, уволят. Просчитают, кто был причиной, и уволят… Ну и ладно. Теперь мне не страшно.
На следующий день к полудню явился Ужнин…
Шабанов обыкновенно видел его собранным, сосредоточенным до непроницаемости и озабоченным, поскольку встречаться приходилось больше всего в служебной обстановке, когда командир полка ставил задачу или, наоборот, спрашивал за ее выполнение. По хладнокровию и выдержке он был настоящим летчиком, способным воевать. Дело в том, что в авиации, особенно в последнее время, появилось много людей, великолепно владеющих летным мастерством, но совершенно не приспособленных к боевым действиям по своим психологическим данным — эдакие пилоты-спортсмены, летающие на истребителях или штурмовиках. Впервые они, как вид, обнаружились в Афганистане, а потом в Чечне среди вертолетчиков. Это был опасный для любой армии вид, поскольку внешне на земле они почти ничем не выделялись, но в воздухе, в боевой обстановке, когда следовало выполнять поставленную задачу или принимать самостоятельное решение, эти пилоты оказывались не боеспособными из-за мягкости характера или неодолимой в сознании опасности быть сбитым и плененным.
Ужнин прошел Афган, по горло навоевался и стал от этого не мягче, не добрее, а напротив, еще жестче по той причине, что преодолел главный барьер воина — перестал бояться смерти… В нем угадывался большой военачальник еще и потому, что он умел строить отношения, а не отдавать их на волю стихии. Он относился к суровым командирам, не терпящим панибратства или даже семейной, товарищеской (не говоря о дружеской) взаимосвязи с подчиненными, и потому был одинок в Пикулино. По крайней мере, было известно, что он не пьет водку ни со своими заместителями, ни с начальником штаба даже по праздникам и проводит их, в том числе и день рождения, с женой, сыном и родственниками, если те приезжали из деревни.
Но когда выезжал в округ, где у него были друзья, расслаблялся, позволял себе вольности, и лишь на это можно было списать его жизнерадостный, непривычно возбужденный вид, когда Ужнин ввалился к Шабанову в палату.
— Ну, здорово, майор! — сказал от порога. — Лежишь тут, загораешь? Ну правильно, а кому сейчас легко?.. Тебе звание восстановили, слыхал? Так что возвращай старые погоны… Но это не все! Знаешь, зачем я прилетел в округ? За это дело надо бы даже выпить… Представление на тебя привез. Откровенно сказать, не наша инициатива, Росвооружение подшевелилось… Затребовали из главного штаба представление к Герою России. Ты понял, да?
— Несколько дней назад маркитант меня посадить грозился, — сказал Шабанов. — А сейчас в Герои?
— Времена быстро меняются, Герман Петрович! Они же нос по ветру держат. Сначала им было выгодно спрятать свои грехи и тебя. Теперь наоборот, дать Героя и все спишется… Рынок. Конъюнктура! Нам в этом никогда не разобраться… Ну, Героя тебе однозначно не дадут, но Орден мужества — сто процентов.
— Интересная информация, — задумчиво проговорил Герман. — Даже не знаю, как к ней относиться…
— И это не все! — рассмеялся Ужнин. — Пошла полоса везения!.. Знаешь, я в последний момент вдруг подумал, а почему бы не попробовать еще раз? И вместе с представлением подсунуть еще одну бумагу?.. Подсунул, а командующий подмахнул. Так что ты теперь мой начальник штаба!
— Действительно, везуха поперла…