Еще никогда слепые стены домов не казались мне полными такой тайны. Звуки (приглушенные), запахи (едва уловимые) почти сбивают меня с ног. Жизнь, не ограниченная стенами, – потрясающая штука, чего мне ждать? Белого жеребца – гарцующего, фыркающего, прядущего ушами: на нем должен явиться мой спаситель, медная монета с квадратной дыркой посередине усиленно намекала на это.
Но вместо жеребца я вижу темную тень машины, стоящей метрах в ста от ворот. Фары автомобиля вспыхивают и тут же гаснут, это повторяется несколько раз. «За воротами вас будут ждать» – все случилось именно так, как и предсказывал пугливый берберский ангел.
Что было сил я несусь к машине, рву на себя пассажирскую дверцу (и без того предусмотрительно приоткрытую), плюхаюсь на сиденье и только тогда поворачиваю голову влево, в сторону водителя.
Доминик.
Милый, милый Доминик – единственное, что у меня есть.
Я не в состоянии ни говорить, ни молчать, ни хоть как-то проявить обуревающие меня чувства. Доминик поворачивает ключ зажигания и осторожно трогается с места, хорошо, что улица здесь достаточно широка.
– Не знала, что ты умеешь водить машину, Доминик.
– Я и сам в себе сомневался.
– Куда мы едем?
– В одно место.
Доминик не смотрит на меня, он сосредоточен на дороге, неуверенная манера езды выдает в нем дилетанта. Я даже не уверена, есть ли у него права.
– Не в отель?
– Нет. Тебе нельзя там появляться
– Прости, я сморозила глупость. Так куда мы едем?
– За город. Это недалеко. Километрах в двадцати отсюда.
– Если хочешь – я сяду за руль.
– Ничего. Сейчас на дороге немного машин. Я поведу сам.
Мы движемся в сторону, противоположную центру: подобие улиц сохраняется, но, в отличие от узких проходов в Старом городе, эти скорее напоминают проспекты – широкие и безлюдные. К ним примыкают трех– и четырехэтажные коробки муниципальных домов, затем их сменяют глухие, увитые растительностью заборы богатых загородных вилл.
Дорога, ведущая в аэропорт. Я ездила по ней неоднократно.
Машину бросает из стороны в сторону – все-таки Доминик неважный водитель.
– Спасибо, что выполнил мою просьбу, – глядя прямо перед собой, говорю я.
– Туе ке тювудра, – откликается Доминик после недолгой паузы. – Все, что захочешь, Сашa. Эта вещь… Монета… То, что было тебе необходимо?
– Мне необходимо было вырваться оттуда. Так и произошло. И монета здесь ни при чем.
– Он большой мастер, этот твой друг-рыбак.
– Большой мастер – ты, Доминик! Наверное, было страшно трудно все провернуть.
– Еще труднее было думать, что ты там совершенно одна. Без поддержки, без дружеского участия… Эта мысль убивала меня.
Теперь, совершив для меня то, что не совершил бы никто другой, Доминик предпочитает говорить о дружеском участии. Не о любви, не о кольце для лучшей в мире девушки, которое так и не было подарено. Или, лучше сказать, – подарено, но отвергнуто. Я слишком опустошена, чтобы оценить благородство Доминика.
– Что будет теперь, Доминик?
– Тебе нужно на время исчезнуть.
– В том месте, о котором ты говорил?
– Нет. Не думаю, что оно так уж безопасно. Но два-три дня в запасе у нас есть.
– А потом?
– Потом? Все будет зависеть от одного человека.
Туманная речь Доминика, как ни странно, успокаивает, убаюкивает меня. Еще никогда я не чувствовала себя такой защищенной, как теперь, сидя в салоне двигающегося рывками автомобиля, рядом с неуклюжим, нелепым толстяком Домиником.
– Тебе не стоит волноваться, Сашa. Или лучше скажем так: время волноваться еще не пришло.
– Как тебе удалось вытащить меня? Ты все-таки не ответил мне – это было трудно, да?
– Это было легче, чем я думал. И слава богу, что ты сидела всего лишь в камере предварительного заключения. А вытащить тебя из настоящей тюрьмы было бы намного сложнее.
Настоящая тюрьма находится на острове неподалеку от Эс-Суэйры, по слухам, за все время ее существования не было совершено ни одного побега – неизвестно только, зарезервированы ли там места для женщин-преступниц.
– A y кого ты одолжил машину?
– У автомеханика. Того парня, который ремонтирует наш автобус.
– Я приехала сюда, чтобы избавиться от одного человека. – Непонятно, почему я говорю это Доминику только сейчас, за три года я могла бы найти более подходящий случай. – Избавиться от любви к нему.
– И как? Удалось?
– Да. Не сразу, но удалось. Ты никогда не спрашивал меня о жизни в России.
– Я спрашивал тебя о жизни в России. Ты просто забыла.
– Ты не понял. Ты никогда не спрашивал о моей жизни в России.
– Я думал – если ты захочешь, ты сама мне все расскажешь.
– Я использовала Эс-Суэйру и использовала тебя.
– Ну и на здоровье.
– Я умею не только чинить кондиционеры и водить автобус…
– Никогда не сомневался, что твой потенциал намного больше.
– У себя, в России, я закончила институт. Не самый престижный. Я филолог, преподаватель русского как иностранного, базовый язык – французский. Но я ни дня не работала по специальности. А одно время вообще торговала кофточками на рынке.
– У вас странный подход к образованию.
– Россия вообще странная страна. И прекрасная. Такая же прекрасная, как и Марокко, как и Эс-Суэйра. И я бы никогда оттуда не уехала, если бы…
– Если бы не тот человек. Я понял, Сашa.
– Я никого не убивала. Ты веришь мне, Доминик?
– Я верю, верю тебе… Но даже если бы это было не так…
– Я никого не убивала, слышишь!..
– Даже если бы это было не так… – Доминик неумолим. – Я бы все равно сделал то, что сделал.
Во всем виновата ночь. И пустынная, идущая вверх дорога. И ветер, который проник в салон через опущенные стекла, – не жаркий, а прохладный, освежающий. Во всем виновата ночь – она скрывает все изъяны сидящего рядом со мной мужчины.
Доминика Флейту.
Доминика, которого я знаю так давно. Второй подбородок нисколько его не портит (он попросту незаметен), выпирающий живот нисколько его не портит (он попросту незаметен), профиль Доминика стал суше, резче и целеустремленнее. Похоже, за то время, что я просидела в камере, мы поменялись ролями. Это раньше Доминик частенько впадал в меланхолию; любая, даже самая незначительная, даже бытовая трудность надолго выбивала его из колеи. Теперь от неженки и нытика не осталось и следа – Доминик демонстрирует волю к жизни, он спокоен и уверен себе. Ему наконец-то подчинился автомобиль: старый «Мерседес» уже не виляет и не собирается падать в кювет при первом удобном случае.