– Проходите, что ж… – отступила в сторону Диля. – Только я здесь вовсе не нянюшка.
– Да? А кто же? – глянул он на нее уже более заинтересованно, снимая пальто и проходя в гостиную.
– Я… Ну, скажем, я коллега по работе. Вас устраивает?
В гостиной он плюхнулся на диван, посмотрел на нее очень внимательно. Диля тут же уловила, как мелькнуло на миг в его взгляде то самое отстраненное выражение, особое, не то чтобы недоверчивое, но будто мысленно разделяющее пространство на две территории. На одной территории он, а на другой – она. Потом его взгляд легко скользнул по смуглому личику Алишера и тоже будто переместил его на Дилину территорию. Нет, ничего, в общем, обидного в этом не было, проскользнуло на уровне ощущений, лишь немного царапнуло по самолюбию. А может, ей вообще все это показалось.
– Коллега, говоришь? Что ж, пусть будет коллега. Мне без разницы. А это сын твой, да?
– Это мой сын. Его Алишером зовут. А я – Дина.
– А я Гриша. Бывший Ларин муж. Прости, а… можно нескромный вопрос, Дина? Вы с Алишером кто по национальности? Узбеки? Таджики?
– Мы из Душанбе приехали.
– Ага. Таджики, значит. И давно вы здесь живете?
– Нет. Недавно совсем.
– У нас здесь вообще никого нет… – счел нужным вступить в разговор Алишер, видимо решив, что мать нуждается в поддержке. – Но мы все равно навсегда сюда приехали, мы здесь жить будем!
– Гастарбайтеры, что ли? Ничего себе, Ларкина фирма уже на гастарбайтеров перешла! Совсем плохи дела, значит! – произнес он немного насмешливо, немного грустно, будто рассуждая сам с собой.
– Ну, знаете! Вы никакого права не имеете! Вы… – вдруг возмутилась Диля, сама от себя не ожидая такой смелости. – И вообще, при чем здесь гастарбайтеры? А если даже и так, что в этом такого?
– Да нет… Ничего такого… – пожал плечами Гриша и улыбнулся вполне миролюбиво. – Ты не обижайся на меня, Дина. Я и сам сейчас будто обиженный. А как ты тут вообще справляешься с Машкой? Она у нас девушка вредная, с характером. Вся в мать.
– Нормально справляюсь… – буркнула Диля, сердито поджимая губы. – Или вы считаете, что мне, как гастарбайтерше, и ребенка доверить нельзя?
– Да ладно, не сердись! Ну, ляпнул глупость, прости. Вообще-то я абсолютно к этому вопросу фиолетово отношусь, национальной спесью не страдаю.
– Толерантность проявляете, да? – тихо усмехнулась она.
– Ага. Ее самую и проявляю. Не обижайся. И это… давай на «ты», ладно?
– Что, совсем, до конца толерантным быть хочешь? – никак не могла она унять свою язвительность. – А мне тоже, между прочим, на нее фиолетово, на твою толерантность, понял? Достали уже… Смотрите все на нас, как на обезьян недоделанных! Объели их тут, обобрали! Как будто человек виноват в том, что в Азии родился, а не в Европе. Город-то ваш, между прочим, тоже не в Европе находится! А вы… Сделали из нас Равшанов с Джумшудами, и потешаетесь все как один. Прежде чем над другими смеяться, на себя бы пальцем показали сначала. Можно подумать, у вас тут одни гении да интеллектуалы живут…
Она и сама понимала, что ее несет. Гриша молчал, слушал, смотрел удивленно и задумчиво. В голове у нее вдруг щелкнуло, будто сигнал прошел, что перегнула палку с выплеском затаившейся в подсознании болезненной обиженности, и она замолчала, уставилась на Гришу в испуганном ожидании. А встретив его взгляд, тут же поняла, что бояться его не стоит. Шло от этого мягкотелого парня какое-то непонятное расположение, чуть насмешливое и нисколько не обидное. Может, это и была та самая пресловутая толерантность в самом хорошем ее проявлении?
– Ну-ну, говори, чего ты замолчала? – подбодрил он ее даже несколько настойчиво. – Высказывайся уж до конца. Тебя, наверное, недавно обидел кто-то, да?
– Нет, ну в самом деле… Что в этом плохого, если люди к вам подработать едут? Они же на хорошие места не претендуют, они самую черную работу делают! Вот в Душанбе, например, давно уже невозможно работу найти. А если найдешь, то платят копейки. Жалко вам, что ли?
– Да нет, не в этом дело, что жалко… – медленно протянул Гриша и снова замолчал, задумавшись. Потом вздохнул, повторил грустно: – Нет, не жалко! А только знаешь, как у нас говорят? Если видишь перед глазами таджика – ищи рядом второго. Нашел второго – ищи третьего. Но третий обязательно окажется с героином…
– Ага, нашли виноватых… Как будто у русского этого героина нет! – уже не так уверенно проговорила Диля, покосившись на Алишера, который явно держал ушки на макушке, прислушиваясь к их разговору.
– Ты знаешь, у меня приятель один есть, врачом в поликлинике работает. Так вот, он мне недавно рассказывал, что они на работу врача-таджика приняли. И к нему, как сама понимаешь, тропа соотечественников не зарастает, со всего города за нужными справками съезжаются. И ведь что еще придумали, хитрецы? Один таджик придет, а при нем двадцать паспортов. И этот врач его одного за всех на флюорографию проводит. Двадцать паспортов, двадцать штампиков. Для наших медсестричек все таджики на одно лицо…
– И что?
– А то! Мне этот же приятель рассказывал, что ежегодно на лечение гастарбайтеров-туберкулезников у нас по двадцать миллионов тратится. Хороша цифра? А? Как ты считаешь, не лучше ли было бы ее нашим нищим старикам раздать?
– Ага. Лучше, конечно. А туберкулезников убить, да? Они же таджики, зачем их лечить?
– Да пусть их в своей стране лечат, если уж на то пошло! Оно понятно, что страна бедная, и все такое прочее… Так ведь и у нас не шибко богатая!
– Ты знаешь, у меня отец ведь тоже врачом был… И русских в Душанбе раньше тоже много было. Так вот, он не разбирал, кто русский, а кто таджик. Для него все были просто больные люди. Которым нужно помочь. А ты сейчас рассуждаешь, как последний скинхед!
– Нет. Я не скинхед. Ты скинхедов, матушка, еще и не видела.
– Почему же, имела уже удовольствие… Вспоминать не хочу. Злые вы тут все, и лица у вас злые.
– Однако тебя эти злые на работу взяли? Кто-то пожить на первое время к себе пустил? Ларка вон тебе ребенка доверила? Хотя этот ее поступок, если честно, меня очень удивил…
– Почему это?
– Да потому! Это надо Ларку знать… Она ничего просто так не делает, все время для себя чего-нибудь выторговывает. Причем так, чтоб до конца обобрать. Покупает с потрохами человеческую дружбу, любовь, просто симпатию… Ты вот, например, что ей предложила взамен? Дружбу? Или до дружбы еще дело не дошло?
– А ты что предложил? Любовь, наверное?
– Да. Я ее любил. Я так ее любил, что…
Он вздохнул, опустил плечи и замолчал. Спокойный его взгляд затуманился, потом, наоборот, резко вдруг вспыхнул обидой. Повернув к ней лицо, он заговорил быстро, будто торопился, что она его перебьет на полуслове:
– Понимаешь, она полностью меня забрала! Всего целиком, со всеми потрохами. Ничего вокруг себя не видел – только Лара перед глазами была. Что сказала, да как сказала, да что бы такое сделать, чтоб довольна была… А иначе никак нельзя! Иначе она не умеет. Ей полностью мужиком владеть надо. И ведь до чего дошла в своей одержимости, и зачем, главное… Я бы и так ее любил, и без этого… Зачем?