Добрая эта мысль, придя на смену уютной и ни за что не отвечающей жалости, будто встряхнула ее коротким соблазном, но она тут же отогнала ее в сторону. Еще чего! Кто она им – родственница, что ли? Ее ли это дело? Подумаешь, какая душевная гастарбайтерша нашлась! Да и вообще… Ну, допустим, даже помирит она их. А дальше что? Они будут жить здесь в любви и согласии, а им с Алишером надо будет уйти? Куда? На улицу? Нет уж… Не готова она на улицу. В ее положении собственная осмотрительность должна душить на корню все добрые душевные порывы. Тем более никто эти порывы и не заказывал.
– Нет, нисколько я не ревную! – снова яростно проговорил Гриша и глянул на нее с тревожным ожиданием. Вроде того – ну же, давай поговори со мной на эту тему, поспорь, опровергни! Давай! Я же так этого хочу…
– Да ревнуешь, ревнуешь… Ясно же, – вздохнув, пошла навстречу его тайному желанию Диля, позволив себе немного лишней язвительности в голосе. От досады, наверное. Не смогли-таки внутренние самоувещевания убить проклятого душевного порыва, а значит, разговор обязательно повернет в то самое русло, провокационное и опасное, но такое для ее собеседника необходимое.
– Что тебе ясно? – не поднимая головы от тарелки, раздраженно проговорил Гриша.
– Ты просто свою жену очень любил, вот что. И сейчас очень любишь.
– Нет. Это не любовь была. Это другое. Я ж рассказывал тебе…
– Что ты мне рассказывал?
– Ну… Что я ничего вокруг, кроме Лары, не видел. Жил как зомби. Она пошевелит пальчиком – и я уже тут как тут перед ней подпрыгиваю… Откуда я знал, что она на меня… психически воздействовала? Я ей нужен был только такой – подпрыгивающий.
– А ты знаешь, что, когда люди любят, они именно так себя и ведут – будто подпрыгивают? Потому что им от счастья все время взлететь хочется! Оторваться от земли и – взлететь! Я знаю, что говорю, сама любила…
– Но я с мамой вообще перестал общаться! И с друзьями! Меня к Ларке будто сила какая-то тянула… Мама первая, кстати, со мной об этом и заговорила. И объяснила, что к чему.
– А что она тебе объяснила?
– Ну, что сейчас это не составляет проблемы – сделать на человека приворот, и что меня надо от этой напасти спасать…
– Что ж, наверное, мама и сама искренне верила, что своего сыночка спасает. Только не от приворота, а от женщины-злодейки, в которую сынок влюбиться посмел. Материнская ревность – штука вообще неуправляемая.
– И что ты этим хочешь сказать?
– Да не было на тебя никакого приворота, Гриша! Ерунда все это. Вот любовь у вас с Ларой была – это да. А психологического воздействия никакого и не было. Не ходила Лара ни к каким черным магистрам.
– Но как же! Я же сам, сам показал ему Ларкину фотографию, и он ее узнал!
– Ну да… Видела я этого вашего магистра по телевизору. Не рожа, а стодолларовая купюра со свинячьими глазками. Видно, что ему все женщины на одно лицо.
– Ты думаешь, он обознался?
– Да нет, Гриш… Я думаю, тут другое… Думаю, что тебя просто мама так развела.
– Мама?! При чем тут мама?
– Скажи, это она тебя отправила к черному магистру? Ну, чтоб он подтвердил, будто Лара к нему приходила?
– Ну да… И что?
– Да ничего. Понятно все. Слушай, а давай эксперимент проведем, а? С вашим магистром?
Он помолчал немного, по-прежнему глядя на нее скептически. То есть ему казалось, что он смотрит скептически. На самом деле ожидание и надежда вовсю плескались в его глазах, едва сдерживаемые остатками мужской гордыни.
– Ну-ну, говори… Какой эксперимент? В чем будет его суть? Кого-то привораживать будем? К тебе? У тебя кто-то на примете есть? Только ты не обижайся!
Гриша коротко хохотнул, сыто откинулся на спинку стула. И, не подумав обидеться, Диля махнула рукой, произнесла заговорщицким тоном:
– Да никого мы не будем привораживать! Просто я приду к вашему хваленому магистру как бы на прием… Скажу, что мой якобы муж влюбился в красавицу блондинку…
– …И чтобы он ее от мужа отворожил?
– Да нет! Чтоб он мужу сказал, что именно эта блондинка на него психологически воз дей ст-во вала! И фотографию блондинки ему покажу.
– Все равно не понял…
– А чего тут не понять? Мама твоя, я думаю, так же сделала – сходила к этому магистру, договорилась, показала Ларину фотографию, денег заплатила, потом тебя послала… А Лара там никогда и не бывала! Ну? Хочешь?
– То есть мы как бы повторяем предполагаемую ситуацию…
– Да, да!
– Ну что ж… Давай. Интересно даже. А фотку можно Викину взять – это Ларина школьная подружка, пять лет уже в Америке живет. Полная и безоговорочная блондинка, кстати. Когда поедем?
– Да хоть завтра!
– Хорошо. Завтра после обеда я за тобой заеду.
– Не за тобой, а за вами! Детей я дома одних не оставлю. С тобой в машине посидят, пока я к магистру хожу.
– Хорошо, хорошо… Значит, завтра в четыре?
Они ударили по рукам, и совершенно вовремя – из детской уже слышалось Машкино веселое повизгивание, а вскоре она и сама ворвалась на кухню, розовая после здорового послеобеденного сна, лохматая, в мягкой пижамке с божьими коровками.
– Папочка пр-р-р-ишел! – обезьянкой вскарабкалась на отцовские колени, обхватила руками за шею. – А я умею все буквы говорить, меня Алишер-р-р научил! Мы гулять пойдем, папочка?
– Нет. Сегодня не пойдем. Сегодня холодно. Лучше завтра.
– А куда завтра пойдем?
– Ну… Сначала мы тетю Дину в одно место отвезем, а потом в детское кафе завалимся. Хочешь?
– Ага! И купим Алишеру то пирожное, с шоколадными рожицами, помнишь?
– Я вижу, ты сильно с Алишером подружилась?
– Да! Я когда вырасту, буду с ним жениться!
– А он сам этого хочет? Ну, чтобы ты с ним женилась?
– Так я же хочу… – развела ручки в стороны Машка, недоуменно уставившись на отца.
– Ну да. Конечно. Молодец… – потрепал дочку по затылку Гриша и выразительно насмешливо глянул на Дилю. – Я ж говорю – яблоко от яблони. Я так хочу, и все! Вынь да положь…
– Да ладно тебе! – вдруг сердито, сама от себя не ожидая, проговорила Диля. – Напридумывал себе комплексов, а на ребенка свалить хочешь! Если уж любят, то любят человека, а не его характер!
– Ладно, ладно, молчу! И откуда ты на мою голову свалилась, умная нянька? Внесла в мою и без того мятущуюся душу сомнения…
– А ты, по-моему, только того и ждал, чтобы эти сомнения преподнесли тебе на блюдечке! Правда?
– Ладно, я пошел… Иначе ты меня окончательно по стенке размажешь. И вообще, мне все это полностью осмыслить надо… До завтра, дочь!