– Ну, голубчик, с вас подозрения сняты давным-давно, да я вас на самом деле никогда и не подозревал. Вы ведь петербургский студент, юрист, мы с вами, что называется, свои по духу. – Горецкий поправил пенсне.
Опять вид у него был совершенно профессорский, безобидный, и офицерская форма казалась на нем с чужого плеча. Лицо его было уютным, но несколько отечным после бессонной ночи. Борис подумал, что Горецкий опять слегка кривит душой. Вряд ли он снял бы все подозрения с Бориса, руководствуясь только тем, что тот петербургский студент и «свой по духу». Если бы Горецкий давал оценки людям, руководствуясь такими субъективными представлениями, он не достиг бы такого положения, какое занимает сейчас. А кстати, кто же он все-таки? Но на этом размышления Бориса были прерваны Аркадием Петровичем, который продолжал:
– Но дело все же мы не закончили. Список, голубчик, список, – пояснил он.
– Ну уж я и не знаю, Аркадий Петрович, где же его искать. Был ли он вообще, этот список?
– Был, голубчик, был. Причем я уверен, что Махарадзе держал его при себе, никуда не спрятал.
– Но ведь вы тщательно обыскали труп?
– Тщательнее не бывает. Одежду по нитке прощупали, полость рта обследовали… уж не буду в подробности вдаваться, только поверьте: обыскали на совесть. Так что простите старика за назойливость, – при этих словах Борис хотел возразить, но Горецкий остановил его повелительным жестом, – еще раз попрошу вас вспомнить все, что удастся, из того вечера, когда вы с Махарадзе познакомились.
– Да я вам уже рассказывал, он сам ко мне подошел…
– Не важно, голубчик, что рассказывали. Повторите еще раз, возможно, что-то всплывет, на что раньше внимание не обращали…
– Подошел ко мне… Я еще удивился, что он нервничал. То есть тогда я просто подумал, что странный какой-то господин, назойливый очень, а теперь понимаю – это он от страха нервничал очень.
– Это понятно. Очевидно, он чувствовал за собой слежку, боялся турецких агентов… А нужно было ждать, ждать сутки или двое. Список жег ему ладони, фигурально выражаясь, но куда он мог его спрятать? Человек он был всем незнакомый…
– Ну, и он стал буквально навязывать мне игру. Чуть не силой заставлял играть. Я отнекиваюсь, мол, не умею даже играть-то, а он как банный лист – хоть одну игру, время скоротать. Что ему так приспичило – ума не приложу, компания нужна была, что ли… Я ему говорю, что мне, мол, и не на что играть-то, денег совсем мало, а он – да у меня, говорит, и вовсе денег нет, я на мели…
– Как – денег нет? – прервал Бориса насторожившийся Горецкий. – У него при обыске деньги найдены, не бог весть какие, но были у него деньги. Да вы и сами слышали, как Просвирин рассказывал, что деньги они у Махарадзе не взяли, чтобы не подумали, что его ограбили, чтобы вы под подозрением были. Это в первый момент и сработало. А вы говорите – денег нет.
– Я говорю как было, теперь точно вспомнил. Не было у него денег, – упрямо твердил Борис.
Горецкий вынул из кармана лист бумаги:
– Вот опись вещей, что при покойнике найдены были. Читайте: турецкие лиры в количестве пятидесяти трех, а также деникинские «колокола» – двести семьдесят рублей.
– Вот как, а он предложил мне сыграть на вещи. Поставил свои ботинки против моего портсигара. Он был так назойлив, что я решил: проще согласиться, ну, проиграю портсигар, он недорогой. Тем более что ботинки у него были хорошие, крепкие, английские, а мои ни к черту не годились, а размер у нас одинаковый оказался… – Борис осекся, увидев, каким взглядом смотрит на него Горецкий.
– Раньше про ботинки сказать не могли? – грозным голосом спросил он.
И все: исчез скромный рассеянный профессор, опять перед Борисом стоял жесткий человек с чеканным профилем.
– А вы не спрашивали, – огрызнулся Борис, не в силах поверить в очевидное.
– Это они и есть? – Горецкий кивнул на желтые английские ботинки Бориса.
– Ну да… А вы думаете?..
– Думаю. – Горецкий хищно смотрел на ботинки. – Иначе зачем ему было настаивать на дурацкой игре в карты? К чему было ставить на кон свои хорошие ботинки, когда у него были деньги? Все становится понятным. Махарадзе чувствовал, что за ним наблюдают. У таких людей, у курьеров, очень, знаете ли, развито чувство опасности. И естественно, он подумал, что за ним следят турки, что охотятся за списком, потому что операцию с бриллиантами он проводил не в первый раз и все проходило гладко. Ругал себя небось Махарадзе, что связался с англичанами, из жадности связался, хотел за один рейс больше денег заработать. И решил, пока суть да дело, спрятать список там, где никто его искать не станет – у вас, у случайного человека.
– А потом?
– А уж это, дорогой мой, я не знаю. Как уж он рассчитывал назад ботинки получить – эта тайна с ним вместе умерла. Так что позвольте ботиночки, Борис Андреевич…
Взгляд Горецкого стал еще более хищным. Борис расшнуровывал ботинки, руки от волнения дрожали, он путался в узлах.
– Не волнуйтесь, голубчик, – ехидно, как показалось Борису, приговаривал Горецкий, – если уж он там есть и никуда не делся за все это время, то лишние две минуты ничего не изменят. А насчет ботиночек не переживайте, босой не останетесь, вам на складе интендантства не хуже подберу.
Он достал перочинный нож и принялся варварски разделывать ботинки. Он отодрал стельки, затем надрезал твердую кожу каблука – и глазам взволнованных мужчин представилась пустота, в которой белел плотно скрученный рулончик папиросной бумаги.
– Вот он! – прошептал Горецкий. – А мы где только его не искали…
– И он здесь был все время… Переплыл со мной море, путешествовал по Аджарии, вернулся в Крым… Но я ведь мог вообще не вернуться…
– Пути Господни неисповедимы, – философски заметил Аркадий Петрович, развернул рулончик, вооружился остро заточенным карандашом и сказал: – Против одной фамилии можно уже сделать пометку, – и поставил аккуратную птичку около фамилии Карнович.
– И что вы теперь будете делать со списком?
– Список, Борис Андреевич, я буду внимательно читать. Англичанам я его не отдам, потому что человек, для которого этот список предназначался, мистер Солсбери, позавчера отбыл в родную Британию. Англичанам сейчас вообще уже не до списка. Они выводят свои войска, как вы слышали. Контингент остается только в Батуме, надолго ли, никто не знает [17] … Кроме того, для англичан этот список – всего лишь карта в дипломатической игре, а для нас с вами перечисленные в нем люди – враги, предатели. От того, как решительно мы избавимся от них, зависит, может быть, судьба Отечества.