— Н-на! — На сей раз зазевался он, и ловкий враг метнул пику, попав Ротгкхону точно в грудь. Вербовщик, услышав треск собственных ребер, кашлянул выбитым из легких воздухом, отлетел головой на опору катапульты и потерял копье. Поэтому подскочившего булгарина рубанул по вскинутой руке уже мечом, отмахнулся им же от другого, увернулся от пики, рубанул наискось поперек конской морды, упал от нового удара, снова вскочил, с воем ринулся вперед, рисуя клинком стремительный оборонительный круг, схлопотал копьем в ногу, но в ответ успел рубануть еще один конский череп.
Шансов выжить у него не оставалось, но кое-чего Лесослав все же добился — выросшая перед катапультой груда бьющихся в судорогах конских тел не давала нападающим подойти к «козлам» и оттягивала миг гибели механизма еще хоть на несколько мгновений.
— Да сдохни же, тварь! — Ему в бок впилось еще одно копье, снова сорвав дыхание.
Ротгкхон отлетел к опоре, врезался в нее головой, сполз вниз. На миг в глазах потемнело, а в следующий момент он различил среди красного марева человека, замахнувшегося мечом на веревки крепления рычага, и тут же вогнал свой меч ему под кольчужную юбку. Снова попытался встать — в живот тут же ударила отточенная сталь, пытаясь приколоть Лесослава к бревну. Хрипя, вербовщик согнулся от боли, упал на колени, невольно подставляя шею под удар милосердия — но тут совсем рядом запели трубы, и последний защитник катапульты успел завалиться набок прежде, чем ему смахнули голову. Только поэтому его просто ткнули еще пару раз чем-то острым — и даже не перерезали горло.
Чуть придя в себя, Ротгкхон попытался нащупать рукоять меча, не нашел, выдернул нож и встал во весь рост. Взглянул на улепетывающих по весь опор всадников и хрипло расхохотался: в Ондузе горожане уже поднимали мост. Возвращаться булгарской коннице было больше некуда.
Разумеется, князь Стрежислав поступил так не из подлости или глупости. Просто, пока горстка муромцев резалась возле катапульты, из березовой рощи на восход от Ондузы вылетела стремительная муромская кованая рать и во весь опор помчалась к распахнутым воротам. Спасая город от вторжения, защитникам пришлось быстро поднимать мост — и теперь булгары оказались лицом к лицу с куда более сильным и готовым к атаке врагом.
Всадник не человек, быстро развернуться на месте, да еще в тесноте строя не способен — и потому ондузская конница повернула влево, на ведущую к реке улицу.
— Уйдут! — привстал на цыпочки Ротгкхон, пытаясь разглядеть происходящее. — Уйдут в лес! Потом набеги станут устраивать.
Однако со стороны улицы доносилось лишь ржание и крики, к воде никто не вырывался, вдоль реки не мчался. Муромские сотни довернули, на рысях скача к улочке, и вскоре остановились, запирая выход из нее обратно к городу.
И вот тут вербовщик понял все! Юный Святогор, оказывается, поймал булгар в заранее поставленную ловушку. Он пожертвовал двадцатью дружинниками, чтобы выманить из Ондузы крупные силы — а когда защитники, надеясь легко стоптать слабую охрану катапульты и уничтожить опасный механизм, вышли на открытое место, отрезал им пути отступления, и заставил свернуть на единственную оставшуюся открытой улицу. Туда, где храбрецов ждала хорошо подготовленная засада.
Судя по тому, что лязга мечей не доносилось — булгары все поняли и сдались на милость победителя.
Теперь Ротгкхону стало понятно, отчего дружина так любит своего юного воеводу. Одним махом лишить противника трети, если не половины гарнизона — такое хитроумие дорогого стоит. Столь умному и находчивому командиру свою жизнь доверить не страшно. По глупости не загубит, зря под стрелы вражеские не пошлет.
К катапульте уже бежали со всех ног таившиеся на окраине слободы дружинники, сразу трое попытались подхватить вербовщика под руки:
— Ты цел, Лесослав? Не ранен?
— А-а! — Вербовщик взвыл от боли во всем теле. — Не трогайте меня во имя своих богов! И близко не подходите! Я сам, сам. Лучше ратникам боярина Валуя помогите.
Но отважных воинов и без того уже выкапывали из-под лошадиных туш и булгарских тел. Ротгкхон, стиснув зубы, подковылял ближе, заглядывая им через плечи.
— Как они, как боярин? Хоть кто-то уцелел?
— Здесь Валуй, под щитом! — весело отозвался один из ратников. — Стонет! Коли голос подает, стало быть, живой… И еще кто-то рядом ругается!
Друг Лесослава отделался двумя переломами левой ноги и одним левой же руки — где лошади прошли, там его и покалечило. Правда, был он без сознания. Так, бесчувственным, боярина замотали в лубки и сразу унесли на ладью. Ломаными извлекли еще семерых дружинников, а трое оказались и вовсе без единой царапины — когда удар булгарской конницы опрокинул строй, их просто завалило тушами. Остальным повезло меньше. Кого-то пробило пикой, кому-то смяло голову или грудь, безотказный Велига получил глубокую рану в плече, густо забитую рваными кольчужными кольцами. Он был жив, в сознании и даже улыбался — но Ротгкхон сильно сомневался, что при здешнем уровне медицины такое повреждение удастся залечить. Все же учение третьего друида очень и очень сильно уступало пятому.
Печальным открытием для Лесослава стало и то, что рядом с ним остались сражаться за стенобитную машину пятеро новиков-черносотенцев. Булгары изрубили их буквально в кашу — сами же мальчишки, похоже, не успели причинить врагу никакого урона. А ведь храбрость юных бойцов, наберись они побольше опыта, могла бы принести в будущем немало пользы.
— Глазам не верю, братья! — за стремительно шагающим княжичем насилу поспевали четверо раскрасневшихся телохранителей. — Не может быть! И вправду не единой царапины… Ты защитил ее, иноземец! Ты смог, Лесослав, ты устоял!
Святогор, резко остановившись, похлопал по бревнам катапульты кулаком, развернулся к вербовщику:
— Да, отныне ты сотник, Лесослав! Заслужил! Молодец! — Княжич порывисто кинулся к Ротгкхону, крепко, со всей своей молодецкой силы его обнял. От обрушившейся острой боли вербовщик еще успел что-то громко крякнуть…
…пришел в себя он в какой-то сумрачной норе, лежа под тканью, подозрительно напоминающей половинку савана. В испуге Ротгкхон сдернул тряпку, порывисто сел, поморщился от боли — и понял, что находится в горнице занятой княжичем избы. Святогор, Журба, боярин Горислав, молодой волхв и еще несколько дружинников расположились кто за столом, кто у стены на лавке, кто у разорванного маленького окошка. Однако из-за тугости мыслей после обморока Ротгкхон все-таки спросил:
— Где я?
— У тебя кончилось заклятье, Лесослав? — спросил Журба.
— Какое еще заклятье? — не понял вербовщик.
— Сними рубаху, иноземец, — ласково попросил княжич.
Почуяв от такого тона неладное, Ротгкхон спорить не стал, расстегнул косоворотку, осторожно стянул ее через голову, ослабил обтяжку компрессионного жилета, откинул крючки, сбросил набок. Следом снял короткую исподнюю рубаху, во многих местах пропитавшуюся кровью — даже лучший во Вселенной компрессионный комплект не способен без остатка поглотить прямой удар тяжелого отточенного копья.