– Просто, – закончил Лоенгрин, – у каждого душа на разной степени затоптанности.
– Даже у закоренелых злодеев?
– Даже у них, – подтвердил Лоенгрин.
Нил покрутил головой.
– Ну, не слишком ли церковь милосердна…
– Церковь, – сказал Лоенгрин, – не зря дает возможность спасти душу даже им, если успеют искренне покаяться перед смертью. Но только искренне, Господа не обманешь!
– И что, – спросил Нил с недоверием, – это спасет от наказания?
Лоенгрин усмехнулся.
– И не мечтай! От наказания не спасает, но душе в аду будет чуточку легче.
– Прохладнее?
– Или в язык забьют только два гвоздя, – предположил Лоенгрин, – вместо трех.
Последние крошки Нил собрал в ладонь, демонстрируя благочестивость, и отправил в рот, хоть уже и нажрался так, что дышать тяжело, но господин говорит, что человек тем и отличается от зверя, что соблюдает те ритуалы, что вовсе не являются необходимостью.
Лагерь их оказался на возвышенности, и хотя лес уходил дальше бесконечной зеленой шкурой неведомого зверя, но взгляд отсюда скользил свободно над кудрявыми верхушками и не мог оторваться от сказочного зрелища библейского величия, равного лишь первым дням творения мира, когда небосвод пылает пурпуром, воспламененные горные хребты облаков громоздятся за пределы Вселенной, сердце трепещет и сжимается от ощущения сопричастности к величию этой минуты…
Нил то и дело застывал, потом спохватывался и торопливо крестился, испуганно и восторженно разевая рот.
Но даже когда солнце опустилось за дальний лес, мир оставался светел и чист, хотя на него легла светлая прозрачная тень, ветерок утих, все застыло и приготовилось к ночи. Очень медленно все как бы покрывалось серым пеплом, теряло краски.
Но и потом не наступила тьма, на поляну пал печальный лунный свет, вдали закурчавился легкий туман, припал к земле и уже оттуда поднимался, становился плотнее, наполовину поглотил дальние кусты, но постепенно замедлил продвижение к их костру и наконец остановился вовсе, как осторожный зверь.
Нил уже лег и почти заснул, когда на той стороне поляны начал медленно разгораться бледно-сиреневый свет. Проступила призрачная, словно сотканная из тумана, небольшая арка, щедро увитая листьями. Она показалась Нилу темным входом для кроликов в их подземный мир, налилась светом, стала четче, и он наконец потрясенно сообразил, что он не спит и ему не чудится.
Он зашевелился, рядом прозвучал негромкий голос молодого герцога:
– Лежи тихо.
– Ваша светлость, – прошептал Нил.
Лоенгрин поднялся, обнаженный меч уже в руке, Нил и не заметил, когда рыцарь его обнажил, со страхом наблюдал, как он подошел к арке, а та, словно ощутив его присутствие, выросла в размерах.
Лоенгрин потрогал ее, с задумчивым видом поддел пальцем листья, отпустил, и они послушно опустились на прежнее место.
Нил все-таки поднялся, тоже вытащил клинок из ножен и пошел осторожными шагами. Внезапный холод пронзил его до пят, а нижняя челюсть запрыгала.
– Неужели… – прошептал он, – неужели…
Лоенгрин резко обернулся.
– Ты знаешь, что это?
– До…га…ды…ваюсь…
– Что?
Нил сказал дрожащим голосом:
– Мы совсем близко от Холма Эльфов!..
Лоенгрин огляделся, обнаженный меч в его руке все время хищно смотрел в сторону арки.
– Думаешь, они там?
– Но ведь… только что… ничего не было?
Вид у него был настолько потрясенный и перепуганный, что Лоенгрин напряг все мышцы и пригнулся с мечом в руке, готовый встретить вылетевшую оттуда орду клыкастых чудовищ.
Но увитая виноградными плетьми арка выглядит таинственной и манящей, никто из-под нее не выскакивает, аромат оттуда идет тонкий, нежный, едва уловимо чувственный…
– Что за Холм? – потребовал Лоенгрин. – В нем в самом деле живут эльфы? Их кто-нибудь видел?
– Так го…во…рят, – сказал Нил, подбородок его прыгал, будто за него часто и сильно дергают невидимые руки. – Ужас…ное… нечести…вое… проклятое…
– Они выходят? – потребовал Лоенгрин. – Нападают на людей? Забирают скот? Грабят путников?
Нил помотал головой.
– Нет… Говорят, раньше выходили по ночам… завлекали неосторожных песнями… Совокуплялись и утром… уходили…
Лоенгрин пробормотал:
– Значит, никакого ущерба?
Нил сказал хриплым голосом:
– Да, но… с кем вот так эльфы забавлялись… те тосковали днем и ночью, а потом бросали даже семьи и уходили в этот Грот…
Лоенгрин смерил взглядом довольно приметную арку, теперь выглядящую солидной, массивной, прочной.
– А почему никто не вторгся туда отрядом? Человек двести рыцарей со священником разнесут не только холм, но и гору!
– Она незрима, – ответил Нил торопливо. – Из людей могут войти лишь те, кого допускают.
Лоенгрин смерил злым взглядом арку, огляделся. Лес как лес, никаких примет, а холм – тоже обычный лесной холм, на нем растут как деревья, так и кусты с травой, только вот ближе к вершине эта арка с темным входом и странными ароматами, что тянутся изнутри.
Он оглянулся на коня, вернулся и набросил повод на сучок. Конь презрительно фыркнул, Лоенгрин покосился на него и зацепил понадежнее.
Нил охнул:
– Ваша светлость?
– Угадал, – ответил Лоенгрин.
– Вы не шутите?
– Жди здесь, – велел Лоенгрин. – Если не вернусь через сутки, возвращайся в замок.
– Ваша светлость! – вскричал Нил. – Туда нельзя! Нечестивые эльфы…
Лоенгрин, не опуская обнаженного меча, подошел ближе, остановился под самой аркой, настороженный до предела. Незнакомые запахи стали явственнее, но чем больше он вчувствовался в них, тем больше понимал, что когда-то в детстве нечто подобное уже слышал.
Он сделал шаг вперед, сзади раздался топот, в спину сильно толкнуло. Он едва удержался на ногах, это Нил чуть не сбил с ног, ухватился за него и в страхе оглядывается.
За их спинами, где через арку виднелся лес, померкло, деревья растаяли, а затем исчез и сам увитый виноградными листьями проход.
По глазам ударил слепяще яркий свет, они отшатнулись и закрыли глаза ладонями, а когда проморгались, увидели, что мир залит светом яркого праздничного солнца, таким молодым и счастливым, словно сейчас первый день Творения. От крон высоких деревьев на землю падает кружевная тень, что кокетливо двигается взад-вперед, на цветах млеют сказочно огромные и яркие бабочки с дивными крыльями, даже стрекозы летают медленно, слабо жужжа слюдяными крыльями.