— Можно было бы ожидать больше синяков, — сказал он. — Это не обязательно, но в данном случае определенно должно быть больше синяков.
Я наклонилась, чтобы рассмотреть получше, и увидела, что Доггер прав. Участков с изменившимся цветом было на удивление мало. Пленка чернела на фоне бледной шеи Филлис Уиверн, и в одном из кадров четко виднелось изображение: крупный план актрисы в крестьянской блузке с рюшами на фоне драматичного неба в барашках.
Осознание ударило меня словно молотком.
— Доггер, — прошептала я. — Эта блузка, шаль и юбка — тот же костюм, что она носит в фильме!
Доггер, задумчиво рассматривавший тело, положив руку на подбородок, кивнул.
Несколько секунд между нами царило странное молчание. До этого момента мы словно были друзьями, но внезапно, именно в этот миг, возникло ощущение, будто мы стали коллегами, возможно, даже партнерами.
Наверное, ночь вселила в меня мужество, хотя, может, это ощущение чего-то другого. Странное чувство безвременности повисло в комнате.
— Ты делал это раньше, не так ли? — внезапно спросила я.
— Да, мисс Флавия, — ответил Доггер. — Много раз.
* * *
Я всегда подозревала, что Доггеру доводилось видеть мертвые тела. В конце концов, он пережил два года в японском лагере для военнопленных, после чего ему пришлось больше года работать на печально известной Дороге смерти в Бирме, один день на которой, должно быть, дал ему больше, чем шапочное знакомство со смертью.
Помимо передававшихся шепотом кухонных рассказов миссис Мюллет я мало что знала о военной службе Доггера — и, если на то пошло, об отцовской.
Однажды, наблюдая, как Доггер подрезает розовые кусты на Висто, я попыталась спросить его.
«Вы с отцом вместе служили в армии, не так ли?» — полюбопытствовала я настоль в небрежной и бесцеремонной манере, что сразу же возненавидела себя за неумелую работу.
«Да, мисс, — ответил Доггер. — Но есть вещи, о которых не следует говорить».
«Даже со мной?» — хотела спросить я.
Я хотела, чтобы он сказал: «Особенно с вами», или что-то в этом духе, что-то, о чем я могла бы с удовольствием размышлять полуночными часами, но он не сказал. Он просто потянулся к шипам и парой точных щелчков обезглавил последнюю умирающую розу.
Доггер, он такой: его верность отцу иногда приводит в ярость.
— Думаю, — говорил он, — вам лучше сходить вниз и разбудить доктора Дарби… если вы не против, конечно.
— Разумеется, — ответила я и, выскользнув из комнаты, двинулась к лестнице.
К моему удивлению, доктора Дарби не было там, где я его в последний раз видела: место, где он спал, пустовало, и в поле зрения его не было.
Пока я думала, что делать, доктор появился из-под лестницы.
— Неудача с телефоном, — сказал он, как будто сам себе. — Хотел позвонить Квини и дать ей знать, что я еще дышу.
Квини — это жена доктора Дарби, прикованная к инвалидной коляске ужасным артритом.
— Да, миссис Ричардсон пыталась воспользоваться им накануне вечером. Вы разве не помните?
— Конечно, помню, — сварливо сказал он. — Я просто забыл.
— Доггер спрашивает, не подниметесь ли вы наверх, — произнесла я, стараясь не выдать никаких подробностей, на случай, если кто-то из спящих на самом деле слушает нас с закрытыми глазами. — Ему нужен ваш совет.
— Тогда веди, — сказал доктор Дарби, проявляя на удивление мало нежелания. — …сквозь мглу вокруг, — добавил он, доставая первую за этот день мятную конфетку из кармана жилета.
Я проводила его наверх в Голубую спальню, где Доггер до сих пор сидел на корточках рядом с трупом.
— А, Артур, — сказал доктор Дарби. — Опять я нахожу тебя на месте происшествия.
Доггер посмотрел на нас по очереди с чем-то вроде улыбки и затем ушел.
— Нам лучше вызвать полицию, — сказал доктор Дарби, после того как обследовал глаза Филлис Уиверн так же, как до него Доггер.
Он пощупал ее вялое запястье и приложил большой палец к основанию челюсти.
— Жизнь покинула тело, доктор? — спросила я. Я слышала эту фразу по радио в программе о Филиппе Оделле, частном детективе, и подумала, что она звучит намного более профессионально, чем «Она мертва?».
Я знала, что да, но мне нравится, когда мои собственные наблюдения подтверждает профессионал.
— Да, — ответил доктор Дарби, — она мертва. Тебе лучше разбудить этого немецкого парня — Дитера, верно? Судя по его виду, он должен хорошо управляться с лыжами.
Пятнадцать минут спустя я была в каретном сарае с Дитером, помогая ему пристегнуть лыжи к сапогам.
— Они принадлежали твоей матери? — спросил он.
— Не знаю, — ответила я. — Полагаю, да.
— Очень хорошие лыжи, — сказал он. — «Мадшус». Сделаны в Норвегии. Кто-то за ними ухаживает.
Должно быть, это отец, подумала я. Он иногда приходит сюда посидеть в старом «роллс-ройсе» Харриет, как будто это хрустальная часовня из сказки.
— Что ж, — наконец сказал Дитер. — Поехали.
Я следовала за ним до самого Висто, перебираясь в своих резиновых сапогах с одного сугроба на другой. Когда мы миновали стену кухонного огорода, я заметила лицо в водительском окне одного из грузовиков. Это был Латшоу.
Я помахала, но он не отреагировал.
Когда снег стал слишком глубоким, чтобы я смогла дальше идти за Дитером, я остановилась и наблюдала, пока он не превратился в крошечное черное пятнышко на заснеженных просторах.
Только потеряв его из поля зрения, я вернулась в каретный сарай.
Мне надо подумать.
Я забралась на заднее сиденье старого «роллс-ройса» Харриет и закуталась в автомобильный коврик. В сознании скользнули слова вроде «тепло» и «удобно».
Когда я проснулась, часы «фантома II» молча показывали без пятнадцати шесть утра.
— Что, черт возьми… — сказала миссис Мюллет, явно удивившись, когда увидела, что я вхожу в кухонную дверь. — Ты замерзнешь до смерти!
Я пожала плечами, кутаясь в кардиган.
— Мне все равно, — сказала я в надежде на некоторую долю сочувствия и, возможно, на аванс в виде рождественского пудинга — одного из немногих блюд, которые она готовила удовлетворительно.
Миссис Мюллет меня проигнорировала. Она с занятым видом суетилась на кухне, поставив на огонь большой, слегка мятый чайник для чая и нарезая ломти свежевыпеченного хлеба для тостов. Очевидно, об убийстве Филлис Уиверн еще не объявили всему дому.
— Хорошо, я так много наготовила к Рождеству, верно, Альф? Мне тут целую армию кормить надо. Лежат утречком, как лорды и леди, все они — кто на твердом полу, кто нет. Так вот оно со снегом: пара дюймов — и люди беспомощны, вот так.