Вскоре Курт получил послание Клауса, в нём говорилось:
«Интересующая вас персона находится в доме вдовы Майнцель, что в переулке напротив ратуши, и останется там до утра. В доме больше никого нет».
Это послужило своего рода сигналом. Конечно же, фрайшефен не согласовывал свои действия с бургомистром, тот пребывал почти в неведении, зная лишь, что фон Брюгенвальд ищет некого убийцу, возможно, того самого, что лишил жизни несчастную фроляйн Одри.
* * *
Курт обмотал голову копрой, а поверх надел войлочную шапку. На дворе стоял конец октября, ночи были холодными, и подобная экипировка подходила как нельзя кстати.
Фрайшефен долго колебался, но всё же решил лично принять участие в похищении настоятеля Хиллера. Он экипировался подобно Курту. Клаус приготовил повозку, нагруженную сеном, и отправился ждать в условном месте.
Фрайшефен и майордом, вспомнив бурные времена рутьерства, вооружившись на всякий случай кинжалами и валетами, отправились в дом почтенной вдовы.
Освещение центральной площади скудными отблесками факелов было совсем некстати. «Злоумышленники» жались к оградам домов, избегая освещённых мест. Фрайшефен невольно поймал себя на мысли: «Ноги трясутся – стар я стал для подобных дел…»
Похитители благополучно добрались до дома фрау Майнцель и вошли в незапертую калитку.
Забрезжил рассвет.
Мюльхаузен был спокойным городом, и на ночь дома запирались лишь на задвижки. Курт, припомнив шальные годы молодости, ловко с ней справился и проник вместе с фрайшефеном в дом. Они старались передвигаться как можно тише, задача была не из лёгких, ибо уши их ничего не слышали.
И вот в слабом осеннем рассвете злоумышленники разглядели спальню с огромной кроватью, на которой почивал настоятель Хиллер вместе с почтенной аппетитной вдовой средних лет.
Преподобный Хиллер, слегка прикрытый одеялом ниже пояса, сладко похрапывал.
«Небось ещё и храпит, мерзавец…» – подумал Курт, совершенно ничего не слыша из-за копры в ушах.
Он быстро подошёл к настоятелю и со всего размаха заехал ему припасённым камнем по голове: Хиллер даже ойкнуть не успел, как потерял сознание. Вдова заворочалась… Фрайшефен и майордом переглянулись и поняли друг друга без слов, тут же связав женщину и заткнув ей рот.
Курт стащил с себя шапку и, отерев ею вспотевший лоб, освободил уши от надоевший копры (которую злоумышленники использовали на всякий случай, дабы перестраховаться от опасных способностей настоятеля). Он подошёл к почтенной фрау, она в ужасе замычала, думая, что её сейчас убьют.
Курт не стал ничего говорить, чтобы женщина лишний раз не слышала его голос. Он просто натянул на неё шапку так, что остался виден лишь нос и рот, из которого торчал шейный платок фрайграфа.
Фрайшефен, также избавившись от неудобного головного убора, тихо спросил:
– Что будем делать с настоятелем, ведь он совершенно голый?
– Да уж… – протянул Курт. – Свяжем и завернём в одеяло, может, не простудится. А хотя какая разница…
Курт тут же упаковал настоятеля подобно квинталу [65] шерсти. Вскоре похитители подхватили его – один за плечи, другой за ноги – и поволокли прочь из дома в тёмный конец переулка, где их дожидался преданный Клаус.
* * *
Рано утром следующего дня фрайшефен фон Брюгенвальд простился с «гостеприимным» Мюльхаузеном и в сопровождении своего эскорта покинул город. Настоятель Хиллер, связанный, с заткнутым ртом, разбитой головой, которая страшно болела, лежал на полу кареты, прикрытый сверху лошадиной попоной. Он предпринял отчаянную попытку пошевелиться, но тут же получил увесистые пинки одновременно с двух сторон, после чего он вручил свою судьбу в руки Господа. Настоятель Святой Каталины не переставал мысленно молиться даже тогда, когда грубые руки похитителей подхватили его избитое тело, стащили с него одеяло и приковали обнажённого к стене в старом, изрыгавшем вонь подвале.
…Почти два дня Хиллер провёл в подвале Брюгенвальда. Он был прикован цепями к стене, рот его был по-прежнему заткнут шейным платком Курта.
Фрайшефен умышленно не допрашивал настоятеля, желая, чтобы он полностью испытал все прелести замковых подземелий. И фрайшефен добился того, чего хотел: Хиллер был сломлен и напуган. Привыкнув к тому, что он непогрешим и ему всё дозволено, – лишь бы то было осуществлено на благо ордена цестерианцев, – теперь ощутил себя беззащитным и брошенным на произвол судьбы.
Фрайграф в сопровождении майордома посетил настоятеля. Перед ними предстал напуганный, сломленный человек, а не настоятель, внушавший своей пастве любовь к себе и Богу.
– Что скажешь, Хиллер?.. – небрежно бросил фрайграф.
Настоятель дёрнулся: он наконец увидел истинного похитителя своей драгоценной персоны.
– Вот как пришлось свидеться… А ты, преподобный Хиллер, говорят, убить меня хотел?.. Сам или подослать кого намеревался? – как бы невзначай поинтересовался Эрик.
Хиллер замотал головой.
– Стало быть, не хотел меня убить! Вот оно что… Я перепутал, – усмехнулся фрайшефен. – А ты знаешь, святоша, ведь тебя ищут в Мюльхаузене… Да и магистратура просила меня лично оказать содействие в твоих поисках. Как ты думаешь, оказать или нет?.. Ну, предположим, выдвинуть версию, что тебя похитили недовольные вальденсы. Прикажу схватить пару-тройку разбойников и выдам их за твоих похитителей, а затем распоряжусь повесить. И Мюльхаузен будет доволен: свершилась праведная месть, а потом тебя похоронят с почестями у стен Святой Каталины.
Хиллер замер, объятый ужасом…
– Что, страшно? – с издёвкой поинтересовался Курт.
Хиллер закивал: умирать ему явно не хотелось.
– Сейчас я освобожу тебе рот, и ты сможешь говорить. Если попробуешь опять «нашёптывать» и лезть тем самым в наши головы и души – убью тут же, не раздумывая. Ты всё понял? – уточнил Курт.
Настоятель опять закивал, струйки пота сбежали с его высокого лба, несмотря на то, что в подвале было достаточно холодно.
Курт сдержал обещание. Хиллер не то, что «нашептывать», говорить-то нормально не мог, ведь он не пил два дня.
– Пить, – еле слышно вымолвил он.
– О нет! Вода нынче стоит дорого! Сначала расскажи мне, отчего ты разыграл столь сложную пьесу, где моей персоне отводилась такая важная роль, – поинтересовался фрайграф. – Советую говорить, иначе прикажу пытать и не посмотрю, что ты имеешь церковный сан. В моём замке лишь один закон – я!
– Много лет назад по вашему приказу был убит отец Конрад и его сподвижник Иоанн Одноглазый, – с трудом выдавил из себя Хиллер.