— И мне сказали, что его нет. И бросили трубку. Очень невежливо.
— А по какому телефону вы звонили?
Старуха покопалась в бездонных карманах кофты и вытащила бумажку с двумя телефонами: один из них был номером квартиры Радзивилла на Ланском. Второй — номером мобильника.
— А раньше вы когда-нибудь звонили ему?
— Никогда. Он просил беспокоить его только в экстренных случаях. Но никаких экстренных случаев не было. Этот первый.
— А раньше вы когда-нибудь видели эту девушку?
— Никогда, — отрезала Тамара Александровна. — Не думаю, что у такого приличного человека, как Герман Юлианович, есть знакомые наркоманы. Скорее всего забралась в дом, чтобы уколоться. Что ж, она сама в этом виновата.
— Я вас очень попрошу, Тамара Александровна. Сейчас вас проводят, снимут показания, и вы напишете все, что говорили мне.
— Это обязательно? — недовольным голосом спросила Тамара Александровна: очевидно, салфетка к юбилею золовки горела синим пламенем.
— К сожалению. Юридические формальности.
Старуха в сопровождении одного из оперативников проплыла на кухню, а Леля принялся осматривать обстановку.
Уютное гнездышко, ничего не скажешь. К тому же свитое вдали от жены и двоюродной сестры. Что ж, логика Радзивилла понятна: в кровать к жене девочку не затащишь, у нее у самой мальчик. С Агнешкой Радзи-вилл тоже все понятно, пример Никольской навсегда отвратил покойного банкира от родных пенатов. Так что Герману Юлиановичу ничего не оставалось, как прикупить это скромное бунгало. Тем более что средства позволяют.
Китайский домик для утех, вот как это называется.
На первом этаже коттеджа расположились небольшая кухонька, каминный зал с нишей, в котором он сейчас находился и в котором Тамара Александровна Кучеренко обнаружила труп. К креслу, на котором сидела смотрительница, прилепился маленький столик с деревянным блюдом. На блюде лежало несколько мотков шерсти, три или четыре пары спиц и устрашающего вида крючок для вязания — милые семейные развлечения Кучеренко в час отдохновения от уборки. Должно быть, Радзивилл сам разрешил ей держать здесь свое хозяйство.
Рядом с нишей располагалась стойка мини-бара, чуть дальше — еще одно кресло. И книжные стеллажи, украшенные, впрочем, отнюдь не книгами: несколько расписных блюд, несколько грузинских керамических кувшинов, две низкие японские вазы и одна египетская, в виде священного быка Аписа. В голову несчастного животного были воткнуты стебли бессмертника.
Леля подошел к эксперту Курбскому, все еще колдовавшему над телом покойной Литвиновой, и тихо спросил:
— Ну как?
— Смерть наступила дней восемь назад. И была естественной. Передозировка. Покойная увлекалась героином, в ее сумочке нашли направление к наркологу. Собственно, по этой бумажке ее личность и установили.
— Значит, смерть была естественной?
— Вскрытие покажет, но у меня на этот счет уже сейчас никаких сомнений.
Склонив голову набок, Леля рассматривал мертвую девушку Она совсем не показалась ему красивой — на фотографии все было куда естественнее. Впрочем, Литвинова сидит в этом кресле уже восемь дней, и к ней потеряли интерес не только жизнь, но и смерть: запущенные волосы, запущенное лицо, следы уколов на сгибе локтя…
У Литвиновой не оказалось жгута, и она использовала ремень от сумки.
А все содержимое этой сумки уже упаковал рачительный эксперт Курбский: немного мелочи, несколько смятых сотенных купюр, косметичка, пудреница и перочинный нож.
Интересно, что делает в этой девичьей коллекции перочинный нож?
Кто-то больно сжал его ладонь, и Леля обернулся: конечно же, это была Регина. Она, не отрываясь, смотрела на тело подруги, и по ее лицу снова текли совершенные слезы.
— Успокойся, прошу тебя… Не нужно смотреть, — прошептал Леля.
— Дашка, Дашка… Ничего, я в порядке, милый…
— Принести тебе воды?
— Не стоит. Как она оказалась здесь?
— Я не знаю… И, думаю, никто не знает. Все действующие лица драмы мертвы. — Лицо Регины было так близко, что он с трудом удержался, чтобы не поцеловать ее.
Он был готов это сделать, черт возьми!..
И когда он уже решился, раздался голос Сани Гусалова:
— Петрович! Иди-ка сюда!
Через минуту Леля уже поднимался на второй этаж, в спальню. Гусалов и один из оперативников возились с одной из дверей. Вторая дверь вела в ванную и туалет.
— Зачем взламывать-то? — вяло поинтересовался Леля у Гусалова. — Спросите у старухи, где могут быть ключи.
— В том-то и дело! Старуха говорит, что ключи от этой кладовки всегда были у хозяина. Сама она сюда даже не заглядывала.
Пока оперативники высаживали дверь, Леля успел заглянуть в ванную: джакузи, биде, дорогой розовый унитаз, несколько свежих махровых полотенец, несколько свежих махровых халатов, стерильный запах освежителя и блестящая плитка на полу. Радзивилл любил жить с комфортом, ничего не скажешь! Но по-настоящему позавидовать мертвому банкиру Леля так и не успел: дверца в спальне хрустнула под удивленный свист Гусалова и его такой же удивленный возглас:
— Петрович! Ты только посмотри!..
За сломанной дверью оказалась небольшая кладовка, но ее содержимое…
Несколько минут все находившиеся в комнате медленно приходили в себя: плети, наручники, крюки, кожаная одежда, целая полочка видеокассет… И даже миниатюрная дыба — для растяжки женских запястий и лодыжек в домашних условиях.
— Черт возьми… — пролепетал Саня. — Черт возьми, в гроба душу мать… Он что, был садомазохистом?! Ай да дяденька!
Не слушая причитаний Гусалова, Леля приблизился к атрибутам экзотических страстей и коснулся пальцами одного из кнутов: та же рукоять, то же плетение, что и у кнута, который он видел в комнате у Агнешки Радзивилл.
Определенно, кнут был точно таким же, только без надписи.
Есть от чего прийти в изумление.
Но пока Леля чахнул над кнутом, а Гусалов вслух поражался обилию садомазохистского арсенала, с первого этажа пришли новые и еще более неожиданные новости: на полу были обнаружены наспех затертые пятна крови. А дисциплинированный эксперт Курбский уже сделал подкоп.
— Что скажешь, Петрович? — спросил у Лели Гусалов, натягивая на темя кожаную фуражку из богатой коллекции Радзивилла.
— Курбский осторожничает, но, похоже, мы нарыли место первого преступления… — задумчиво произнес Леля, а Регина, все это время не отходившая от него, судорожно вздохнула.
— Это понятно… Ну как? Идет мне кепочка? — Саня надвинул фуражку на лоб и мужественно сдвинул брови. — Может быть, позаимствовать ее у покойника?