Теперь, вспоминая эти предгрозовые дни, я с ужасом замечаю, какой же наивной я была. Смерть стояла на пороге, и ужасные, роковые события стучались в двери, а я, переполненная эйфорией, не слышала их призывного стука. Однако обо всем по порядку.
Я перехожу к самому страшному дню, который стал началом ужаса, поселившегося в нашем городке. Однако, как я понимаю только сейчас, ужас давно поселился в Староникольске, зло давно лелеяло кровавые планы, сбыться которым суждено было в день, когда Евгения Ирупова стала супругой князя Федора Шаховского.
Произошло это в августе, а если быть точной – 5 августа. День начался в большой суматохе. Я провела предыдущую ночь отвратительно. У меня было такое чувство, что замуж выхожу я. Может быть, во мне говорили потаенные чувства, которые я все же питала к князю Шаховскому. Ночь, душная, утомительная, наконец-то закончилась. Я, невыспавшаяся, с головной болью, отправилась на первый этаж особняка, где проживала с моим возлюбленным сыночком, чтобы сварить кофе. Пяти лет обучения в немецком университете мне хватило, чтобы стать рабыней кофе по утрам.
Была суббота, день обещал сделаться погожим. Я, наскоро позавтракав, еле дождалась как всегда опаздывающую экономку, которая должна была следить за Карлушей, и, одевшись в красивое платье, сшитое на заказ за счет Ируповых, отправилась к ним на виллу.
– Елена Карловна, я так волнуюсь, – призналась мне Евгения. Она облачалась в роскошное, неподъемное подвенечное платье, сшитое в Петербурге у легендарной мадам Бриссак, которая, как известно, обшивала весь царский двор, сановный Петербург и императрицу Александру Феодоровну в частности.
Появился улыбающийся Ирупов, который преподнес дочери сафьяновый футляр. Евгения, раскрыв его, захлопала в ладоши. Я, привычная к роскоши и эксцентричному вкусу Адриана Николаевича, не могла удержаться от возгласа удивления.
В футляре покоилось самое роскошное ожерелье, какое мне доводилось когда-либо видеть. Матовые жемчужины, размером никак не меньше кедрового ореха, двенадцатью рядами лежали на черном сафьяне. В самом центре колье сиял овальный розовый бриллиант, по красоте, чистоте, размеру и редчайшему оттенку равных которому в мире было всего несколько экземпляров.
– Это ожерелье я купил специально для тебя, доченька, – произнес, целуя Евгению в лоб, Ирупов. Он сам достал это украшение из футляра и застегнул его на нежной шейке дочери. – Оно раньше принадлежало герцогине Кентской. Правда, великолепно, Елена Карловна?
Я читала петроградскую прессу, газеты не так давно сообщили, что неизвестный покупатель приобрел за колоссальную сумму, причем наличными, бесценное колье с бриллиантом «Утренняя заря», который выставлялся на аукционе в Лондоне. Значит, этим неизвестным был Ирупов.
Мой взор, прикованный к непомерному, чуть отливающему розовым бриллианту, отказывался верить – такое колье стоило целое состояние. Наверняка Ирупов специально выбирал его, и вовсе не по красоте, а по цене и размерам камня. Ну что же поделаешь, я давно убедилась, что Адриану Николаевичу, сыну сельского священника, свойствен un gout de parvenu, вкус выскочки. Он и был парвеню – со своими миллионами и замашками купца.
– Оно бесценно, и как сияет, – заслоняя глаза рукой, произнесла я.
Ирупов снова поцеловал дочь. Я не сказала ни слова неправды – однако ожерелье мне не понравилось. Внезапно мне вспомнилась история, связанная с той самой герцогиней Кентской, внучатой племянницей королевы Виктории, которая была до недавнего времени владелицей этого колье. Герцогиня была найдена убитой – задушенной – в собственном шотландском замке. Никто не знал подробностей, но, как упорно судачили, убийцей был ее собственный супруг, немецкий принц, страдающий тяжелой наследственной формой безумия. Скандал замяли, принц уединился в замке, точнее, попал под неусыпный контроль врачей, а многие драгоценности пустили с молотка.
– Вот увидишь, Женечка, оно принесет тебе удачу, – Ирупов снова поцеловал дочь.
Я улыбнулась. Ну конечно, стоит ли вспоминать нехорошие истории. Я же никогда не была суеверной. Да и теперь, оглядываясь назад, не могу сказать, что ощущала тревогу, так и разлитую в горячем летнем воздухе.
– Ваши приглашения просто чудесны, – похвалил Ирупов.
Мне стало приятно, я сама трудилась над изящными открытками и конвертами, разработала их затейливый, выполненный в стиле модерн эскиз. Такие приглашения, общим количеством триста пятьдесят девять, были разосланы самым влиятельным лицам в нашей губернии и в Петербурге. Адриан Николаевич явно желал, чтобы венчание его дочери стало незабываемым праздником.
– Пока покрутись у зеркала, – сказал он дочери.
Она, восхищенная его подарком, в окружении десятка камеристок и портных завершала облачение в подвенечный наряд. Ирупов, улыбающийся, отозвал меня в соседнюю комнату. Его улыбка исчезла с лица, он сразу стал выглядеть на десять лет старше.
– Елена Карловна, – произнес он, проверив, что дверь тщательно заперта. – Я должен с вами посоветоваться. Я рассчитываю только на вашу мудрость и прозорливость. Жена, увы, мне не помощница. Посмотрите, что я получил вчера вечером. Это письмо было адресовано Евгении, и только чудом оно не попало ей в руки.
Он протянул мне послание, написанное твердыми, корявыми буквами на дешевой бумаге. Оно гласило:
Ты лилия, символ чистоты, Евгения.
Ты лилия, что цветет в пруду, который раскинулся в саду.
Ты лилия белая, которая умрет так скоро —
И окажется в аду.
Ты, Евгения, должна готовиться.
Садовник уже наточил нож.
Завтра ты умрешь.
Я перечитала это бессмысленное, так и дышавшее злобой послание несколько раз, затем, подняв глаза на Ирупова, который с тревогой ждал моего вердикта, произнесла:
– Полнейшая чушь, Адриан Николаевич. Кто-то решил досадить вам и вашей дочери. Вы же знаете, что у вас много недоброжелателей.
– О, это мне великолепно известно, – кивнул головой промышленник. – Значит, вы считаете, что бояться нечего?
Если бы я знала тогда, что нам стоило принять самые серьезные меры предосторожности, возможно, даже отменить венчание, но кто бы пошел на это? Кто же знал, что все обернется такой страшной и жуткой драмой…
– Я думаю, вам нечего бояться, – медленно проговорила я. – У вас сохранился конверт?
Адриан Николаевич протянул мне конверт. Такой же, как и бумага, на котором написано послание, дешевый, ничем не примечательный.
– Сохраните на всякий случай, – велела я. – Кто-то явно не хочет, чтобы ваше торжество прошло без сучка и задоринки.
– Я тоже такого мнения, – перевел дух Ирупов. – Спасибо, что успокоили меня, Елена Карловна. И прошу, никому не говорите об этом письме.
– Папа, где ты? – раздался призывный голос Евгении. Ирупов выскользнул из комнаты и направился к дочери, все еще стоявшей около зеркала.
Около полудня, когда в чистом августовском небе сияло солнце, торжественная процессия направилась к собору Вознесения, главному златоглавому храму нашего Староникольска, дабы там состоялся обряд венчания. Народу на улицах было великое множество. Для простых горожан Ирупов устраивал гуляния и бесплатную раздачу подарков.