— Да.
— Слушай, Иона! Почему ты до сих пор здесь, в этой дыре? Или не хватает храбрости бороться с настоящим миром?
Который внизу?
— Почему же? Хватает. — Он все еще пытался разговаривать с ней, как с трезвой.
— Тогда в чем дело? Перебирайся к родственникам в Первопрестольную. Я могу переговорить с отцом. Он устроит тебя на подведомственную бензоколонку, где черный нал и все всем довольны.
— Думаю, не стоит.
— Отчего же. Иона? Будешь соблазнять баб своим именем, несмываемым загаром и блеском в глазах… Твое здоровье!
Она подняла рюмку с водкой, но Иона проворно отобрал ее.
— Думаю, тебе хватит на сегодня.
— Не твое дело.
— Мое. — Он упрямо нагнул подбородок. — Не хочу, чтобы ты была в таком виде.
— Иона, мальчик мой! Ты еще не знаешь моего настоящего вида. Я, кстати, тоже не знаю… Вернее, не помню. Говорят, я страшна в гневе и могу разнести к чертовой матери все, что угодно.
— Пойдем.
— Нет. Хотя… Вот что… Я знаю, куда мы пойдем. Я хочу познакомить тебя с отцом. Сюда заявился мой отец.
— Я знаю.
— Представлю тебя как брата моего мужа. Благовоспитанный молодой человек с романтической профессией в крепких руках. Как тебе?
— В качестве брата мужа — не надо.
— Тогда в каком же качестве? — Ольга рассмеялась.
— Ни в каком. Пойдем.
— Хочешь довести меня до дома и трахнуть?
В глазах Ионы мелькнула жалость. Пожалуй, сейчас он похож на брата, даром что масть совсем другая… Масть совсем другая, порода совсем другая… Он совсем другой.
Иной. Так будет лучше. Иной Иона.
— Нет. Я не хочу быть с тобой. — Скажите пожалуйста, он даже избегает стойкого идиоматического выражения: «Я не хочу тебя трахать, беби».
— Отчего же? Я тебе не нравлюсь?
— Сейчас нет.
— Ну и черт с тобой! Поищу кого-нибудь, кому бы я понравилась.
Не говоря ни слова, Иона поднялся из-за стола и ухватил Ольгу за плечи.
— Пойдем.
— Нет.
— А я сказал — пойдем.
Сопротивляться силе, скрытой в нем, было бесполезно…
И не все ли равно, куда они пойдут? И где она окажется завтра утром. В снегу, возле коттеджа, в ледяном склепе или в своем собственном кошмарном сне…
В дверях они столкнулись с возвращающимся Марком.
Ему не просто не понравилась инициатива Ионы — он был взбешен.
— Куда это ты ее тащишь, парень?
— Домой. Разве не видишь, что она напилась?
— По-моему, это не твое дело.
— Ты же ее оставил.
— Я не оставил, — Марк вдруг начал оправдываться перед младшим братом. — Я вышел только на минуту.
— На минуту?
— Ну хорошо. Пусть не на минуту. Мне нужно было выйти.
— Все равно. Нельзя было ее оставлять.
— Как бы там ни было, я уже пришел. И тебе нечего делать рядом с моей женой. С моей, — Марк сделал ударение именно на этом слове, — женой.
Иона сжал кулаки, но все же отступил. Как в тумане Ольга видела его прямую и жесткую спину: до чего же безобразно она напилась, до чего же ужасно, что Иона увидел ее жалкое и стремительное падение.
— Ты как? — спросил Марк.
— Не очень хорошо, — честно призналась Ольга.
Марк усадил Ольгу за столик рядом с выходом. Из открытой двери в помещение проникал морозный воздух, и Ольге стало легче. Быстрое и отчаянное опьянение понемногу проходило, на смену ему пришла такая же отчаянная тошнота.
— Я сейчас, — прошептала Ольга Марку, с трудом справляясь с ней.
— Я провожу тебя, — все-таки он понимал се с полуслова.
— Зачем ты позволил мне так напиться? — жалобно спросила она, но даже не стала выслушивать явно запоздавший ответ.
…В туалете ее вывернуло наизнанку, но стало намного легче.
Несколько минут она стояла перед зеркалом, разглядывая свои собственные, смазанные алкоголем черты. Самым ужасным было то, что она позволила себе распуститься перед Ионой, и еще это пьяное, дурно пахнущее кокетство… Ольга опустила голову в раковину и до упора вывернула кран с холодной водой.
Когда она вернулась в зал, у нее защемило сердце: рядом с Марком сидел отец. Только этого не хватало! Отец — испытание еще потяжелее Ионы. Придав своему взгляду максимально трезвое выражение, она присела за столик рядом с Марком.
— Привет, пап! А почему ты здесь?
Шмаринов внимательно посмотрел на дочь. Когда только он успел выпить?
— Девочка заснула. И спать будет до утра, если верить немецкому снотворному вашего коновала. А я решил проведать вас. Тем более что Марк рассказал мне о твоих подвигах.
— Подвигах? — Ольга напряглась. Даже если хмель и забивал поры ее тела, то теперь он выветрился окончательно. — О каких подвигах?
Неужели Марк поделился своими опасениями с отцом и в Москве ее ждет хорошо унавоженная и уставленная орхидеями одиночная палата в закрытой клинике? Отец, много лет проживший с душевнобольной, знает толк в таких одиночных палатах.
— Тебе не стоит пить, малыш.
Только и всего! Ольга с благодарностью посмотрела на Марка.
— Ну, рассказывайте, почему это произошло.
— Что именно, папа?
— Почему вы оставили ее одну? — Черты лица Шмаринова заострились.
— Что значит — «оставили одну»?
— Меня интересует, почему она оказалась на трассе одна.
Никаких инструкторов, никого рядом.
— Папа!..
— Ты же должен был знать, Марк, что девочка никогда профессионально не каталась на лыжах.
Сейчас он начнет выговаривать им все, что думает, не стесняясь в выражениях. Это будет похоже на производственную выволочку, которые периодически устраивает отец своим подчиненным, чтобы держать их в форме и воспитывать дух семейственности и коллективизма, который культивируется в клановых японских фирмах. «Я не более чем подчиненная, последняя в ряду, — подумала Ольга. — Эмблема концерна выгравирована у меня на лбу, вот и все преимущества первородства».
— ..Совсем необязательно быть профессионалом, чтобы съехать с горы, Игорь Анатольевич, — попробовал защититься Марк. — И потом — это спорт, и довольно экстремальный.