Реальность оказалась такой не правдоподобной и такой страшной, что Звягинцев даже отказался от пива. Он был очень расстроен. Какое уж тут пиво, здесь и литром водки не обойдешься. Но водка — это чересчур. Нельзя, чтобы от тебя разило сивухой, когда ты будешь зачитывать задержанным их права.
Интересно, они придут или нет?
Марк и его жена?
Они вполне могут собрать вещички и броситься в горы. Или не собирать вещичек и броситься вниз.
Дудки.
Никуда они не денутся, при таком буране дергаться куда-то, куда-то идти, да еще по незнакомой местности, по горному рельефу, — это самоубийство. Хотя, кто знает? Может быть, самоубийство и было бы лучшим выходом. Может быть, они уже настроились. Этот Марк — он будет защищаться до последнего. Настоящая любовь у них в крови.
Звягинцев вздохнул.
«Прости, что хреново о тебе думал. Все, что касается твоей семьи, — выше всяких похвал. Это, конечно, не снимает с тебя ответственности, но то, как ты это сделал!..»
Конечно, он мог бы послать в коттедж Красинских охранников — еще час назад, когда картина происшедшего в общих чертах стала ему ясна. Послать охранников — хотя бы тех же дуболомов Радика и Колю. Недостаток мозгов они компенсируют терпением и бультерьерской хваткой. Они вели бы наблюдение и применили бы силу при случае.
Он мог это сделать, но не захотел.
Марк, Марк, у тебя была блестящая версия, вкусная версия, сладкая версия… Звягинцев бы многое отдал, чтобы она оказалась правдой и стриженая кошка получила бы по своим вдовьим заслугам. Вот кого бы ему не было жалко — так это стриженую кошку.
Но показания, которые он собрал, в бога душу мать… Все они были не на стороне отличного парня Марка. А жаль.
Кресло под тушей Звягинцева жалобно скрипнуло — надо бы научиться скакать на лыжах и прекратить жрать пиво в таких количествах, как всегда подумал Пал Палыч.
А потом закрыл глаза.
Хорошо закрывать глаза, когда ты знаешь… Когда ты можешь представить себе, что произошло на самом деле. Когда ты ясно видишь перед собой картину преступления.
…Он начал с портье. Только потому, что ему не очень нравился Марк и его железобетонное, как будто бы нарочно созданное алиби.
В ту ночь дежурил Серега, Серый (Иван сменил его только в половине восьмого, когда ему на голову вылился ушат телефонных звонков по поводу криков в номере двенадцать).
И первым делом Звягинцев направился к нему.
Серый и Иван занимали крошечный домик недалеко от главного корпуса отеля. Склонный к апокалиптическим преувеличениям Иван называл его на швейцарский манер — «шале». Серый же ограничивался определением «приют убогого чухонца». В домике были две отдельные комнатки, чтобы трахать баб автономно друг от друга (тщетная предосторожность, тем более что Серый и Иван встречались только у стойки портье: вахту сдал — вахту принял). Две отдельные комнатки, крошечная кухня и санузел, все удобства, живи — не хочу.
Звягинцеву пришлось долго стучать в дверь: Серый обожал сладко поспать после дежурства. Когда наконец дверь открылась и в нее просунулась лохматая голова Серого, Звягинцев был уже на взводе.
— Долго спишь. Царство божие проспишь.
— И слава богу, шеф, — позевывая, сказал Серый. — Что я там забыл, в этом царстве божием… Скукотища и тэ дэ. Даже порнушки приличной не посмотришь.
Серый был фанатом жесткого порно и даже собирал коллекцию кассет.
— Может, пустишь?
— А чего случилось-то?
— Сейчас и будем выяснять, что случилось.
Тесня Серого животом в глубь дома, Звягинцев просочился вовнутрь. Серый мялся у двери и хмуро наблюдал за Звягинцевым: он не любил, когда прерывали его трудовой сон.
— Ну, рассказывай. — Звягинцев взгромоздился на стул и вытащил из кармана вечную пачку «Беломора».
— У нас не курят, — тотчас же сказал Серый.
— Что ты говоришь! Это похвально. — Звягинцев выбил папиросу из пачки и под испепеляющим взглядом Серого с наслаждением затянулся, выпуская из ноздрей вонючий дым.
— Пользуетесь служебным положением, шеф?
— Именно.
— Знаете что, вы лучше пересядьте с этого стула на диван.
Он у нас недавно крякнулся, Иван его эпоксидкой заливал, а у вас габариты…
Звягинцев покорно пересел на диван и попытался забросить ногу на ногу. Но из-за толстых ляжек эта операция осталась незаконченной.
— Пива хотите? — спросил гостеприимный Серый.
— Хочу.
Портье смотался на кухоньку и принес две банки пива.
— Вам открыть, шеф?
— Открой, если тебя не затруднит.
Приняв из рук Серого банку и сделав первый глоток, Звягинцев приступил к опросу свидетеля:
— Вчера в «Розу ветров» приехал человек…
— Знаю… Я сам его принимал. К красотке из двенадцатого номера. Солидный мужчина.
— Так вот, Серый. Вчера он приехал, а сегодня ночью его убили. Во время твоего дежурства.
Разбуженный Звягинцевым портье оказался чуть ли не единственным человеком, который до сих пор ничего не слышал об убийстве. Приятно, что еще есть люди, которые пребывают в таком сладком неведении.
Лицо портье исказилось, и он выставил ладони вперед, как будто пытался защититься.
— Убили?! У нас в отеле? Да вы шутите, шеф.
— К сожалению…
— Ну надо же! Убили…
— Во время твоего дежурства, — напомнил Звягинцев.
— Но я-то здесь при чем? Это точно не я…
— А посему, — Звягинцев даже не слушал причитания портье, — мы с тобой сейчас должны восстановить во всех подробностях прошедшую ночь.
— Всю ночь?
— Нет. Часов примерно с четырех.
— А-а… А чего тут восстанавливать? Помню я их.
— Кого?
— Ну, старого этого… В смысле — пожилого. И парня. Они вдвоем пришли из бара. Я видел, как они выходили.
Эта была замечательная архитектурная идея, которая сейчас играла только на руку Звягинцеву: от стойки портье замечательно просматривался вход в «Ричард Бах» — и все благодаря огромным окнам вестибюля. Никто не мог ни пройти, ни выйти незамеченным.
— Ну, они вышли и что?
— Похоже было, что парень провожал его.
— А ты обратил на это внимание?
— Как же было не обратить. Уж очень громко они разговаривали.
— Ругались, что ли?