Крысолов одобрительно кивнул.
– И что же было потом?
Спустя весьма короткое время после первой проповеди епископ произнес вторую, где возносил хвалу богонравной прыти жителей Хамельна. Ни одной кошки нельзя было теперь найти во всем городе. Их останки выкинули к берегу Везера.
Крысы пришли именно оттуда. Черная волна прокатилась по дороге, словно отделившийся от реки рукав, рассыпалась перед городом и бросилась под его стены. Крысы атаковали Хамельн как заправская армия, и жители потерпели поражение. Враг вошел в город.
Было сделано все, что положено: Крысиного Короля вызвали на суд, но тот не явился в назначенное время, и потому заседание прошло без него. Крыс приговорили к изгнанию из Хамельна и зачитали вердикт судьи на площади возле собора и на мосту у главных ворот. Горожане побогаче поспешно заказывали сундуки, обитые железом, а те, кто победнее, затыкали щели в погребах. Объедки, которыми были завалены улицы, убирали с утра до вечера по распоряжению бургомистра, хотя епископ противился, поскольку такое поведение свидетельствовало о неверии в силу церковной власти.
Но черные зверьки все-таки просочились в подвалы, осели в домах, разбежались по лавкам и трактирам. Ни одна кошка не могла помешать им в этом – кошек не осталось в Хамельне. Но самое главное и постыдное для города и властей заключалось в том, что крысы…
– …заняли собор! – шепотом сообщил старик и, не сдержавшись, хихикнул.
Крысолов воззрился на него в немом изумлении. Да, заняли собор, подтвердил нищий, ухмыляясь. Те, кто строил его много лет назад, заложили два подземных зала – сводчатых, красивых. В одном из них хранились манускрипты, перевезенные в Хамельн из старого монастыря, стоявшего в двух днях пути выше по Везеру, многие из которых – большой ценности. А из второго епископ распорядился устроить хранилище.
– Хранилище? – недоверчиво переспросил Крысолов.
Старик подтвердил, что именно так. Епископ любит вкусно поесть, и нижний зал постоянно пополнялся вяленым мясом, рыбой, закопченной особым способом, так что она могла храниться месяцами, лучшим зерном, которое молотили на окрестных мельницах… А еще – хлебами, винами, колбасами и прочими яствами, о которых жители только перешептывались между собой. Дом епископа стоит по соседству с собором, но, видно, своего подвала ему не хватало.
– Да и то сказать: наш епископ – человек видный, большой… Как взглянешь на него, так сразу ясно, что есть ему нужно куда больше, чем несчастному побирушке вроде меня.
Уничтожив те припасы, до которых смогли добраться, крысы со всего города стали стекаться к ратуше и собору. Остановить их было невозможно, и они пробрались в нижние залы, где и оставались по сей день.
– Поговаривают, там теперь крысиное гнездо! Крысы живут под собором, там же плодятся, а по ночам выбираются наверх и устраивают пирушки под алтарем и на звоннице. И никто не может их остановить. Запускали в подвал хорей, но крысы сожрали их быстрее, чем ты свой обед. Псам тоже не под силу справиться с ними. А вскорости ожидается приезд посланника от кельнского архиепископа, который должен забрать несколько рукописей из тех, что были присланы монастырем, и отвезти их в Кельн. Представь, мой господин, какие новости из Хамельна привезет посланник вместо рукописей?
– Для нищего ты слишком хорошо осведомлен, – задумчиво протянул Крысолов, рассматривая старика.
– То, что я рассказываю, известно всему городу, – возразил тот. – Никто не делал секрета из безобидной прихоти нашего епископа. Кое-кто даже поговаривает, не боясь, что его лживый язык почернеет и отсохнет, будто крысы посланы в наказание за дела епископа и бургомистра.
– Чем провинился глава Хамельна?
Старик неприятно ухмыльнулся.
– Конечно, это только сплетни, добрый господин… Слухи, которые и повторять-то неудобно!
– А ты повтори.
– Вряд ли в этом есть хоть слово правды…
– Да говори же!
– Наш бургомистр – словно отец всем жителям. Особенно сильны его отцовские чувства к маленьким девочкам с нежными личиками. Но ведь они и впрямь прелестны, и кто может обвинить мужчину, если он уделяет им больше внимания, чем своей жене?
Крысолов поразмыслил над этим, но решил, что слухи о склонностях бургомистра для него бесполезны, и вернулся к делу.
– Как давно крысы сидят в подвале?
– Несколько дней, мой добрый господин. И с каждым днем становятся все наглее. Правда, выбираются лишь поодиночке, но по ночам люди опасаются выйти из дома, памятуя об их свирепом нраве.
– А днем?
Ему показалось, что старик помедлил, прежде чем дать ответ.
– Днем в Хамельне по-прежнему спокойно, – признал он наконец. – Твари нападают только с наступлением темноты.
– Отчего же так? Кто-нибудь объяснил это? Ведь всем известно, что когда крыса сходит с ума и теряет страх перед человеком, свойственный ей, то она не различает ни дня, ни ночи, ни взрослого, ни ребенка, а только насыщает свое брюхо и приносит приплод где попало.
– Наш епископ утверждает, что так проявляется их дьявольская сущность. Дьявол не выносит света, и твари за ним следом.
– Значит, дьявол вывел для Хамельна особую породу, – хмыкнул Крысолов. – А что говорят другие? Бургомистр? Советники?
Нищий помолчал, шамкая губами, затем подался ближе к собеседнику:
– Никто не знает! Но крысы и правда почти не появляются днем, а если выходят, то по одной, и с ними легко справиться. Никто никогда не слышал о таком. Впору согласиться с нашим епископом, хотя признаюсь тебе, добрый господин: мой кот – и тот имеет в голове больше, чем его святейшество.
– А что ты знаешь о черной смерти? Сказанное тобою – правда?
– Прости, добрый господин, я всего лишь пошутил, – потупился старик с притворно виноватым видом. – Что греха таить, люблю иногда сболтнуть пустое.
Крысолов кивнул и отодвинулся, обдумывая услышанное. Что ж, хоть страшный мор не ходит поблизости…
– Кто был в городе до меня? – спросил он, не ожидая в ответ ничего интересного.
И оказался прав. В Хамельне появлялись несколько мошенников, первым из них поверили, хотя отделались небольшими деньгами, а следующих стали проверять. Ни один из них, несмотря на свои пышные грамоты, не смог истребить крыс даже на одной улице, не говоря о соборе.
Крысолов поразмыслил еще, отгоняя вопрос, который вертелся у него на языке, и даже прикусил кончик языка – не больно, но ощутимо. Это помогло: он проглотил то, что хотел спросить, и, вынув из кармана золотую монету, бросил ее старику. Но когда тот доковылял до двери и уже отодвинул засов, окликнул его, не в силах справиться с любопытством: