– Вот видишь, – спокойно сказал слепой, оглаживая его лицо. – Даже ты испугался, хотя вроде бы не из пугливых.

Пальцы его какими-то утаптывающими, мягкими движениями пробежали от волос к вискам, скулам и вниз, к подбородку, как будто он вылепил Макару лицо и теперь заканчивал формировать его. От рук слепого пахло табаком.

– Ноздри не раздувай, – строго сказал старик, ощупав нос Илюшина. – Собьешь мне всю картину.

Он отступил назад, наклонился и раскрыл ладонь, собираясь похлопать по траве в поисках поводка – Илюшин заметил, что слепой почти точно угадал место, где тот упал, – но внезапно передумал и встал, второй рукой придерживая болтающуюся сбоку трость.

– Мальчик, давай поводок, – скомандовал он.

Пес нехотя поднялся, подошел к хозяину, уткнул голову в его руку. Старик погладил его, нашел ошейник и провел рукой по поводку.

– Вообще-то я привык все делать сам, – объяснил он. – Чем больше на других полагаешься, тем беспомощнее становишься. Так у всех, не только у незрячих. Но в траве руками возиться мне не стоит – тут и стекло может подвернуться, и кучка какая-нибудь. Ну что, не понравилось тебе наше знакомство?

– Просто это было несколько… неожиданно. Зачем вы это сделали?

– Чтоб тебя увидеть, зачем же еще. Я человек любопытный, хочу знать, с кем общаюсь и на кого ты похож.

– И на кого же? – со скептицизмом, которого не смог скрыть, осведомился Илюшин.

– На маму, – спокойно ответил старик, и Макар на некоторое время потерял дар речи и только стоял и молча смотрел на морщинистое лицо слепца. Спустя минуту он спохватился, что, по всей вероятности, получил всего лишь шутливый ответ в серьезной форме и зря придал этому такое значение.

– Значит, того вы не… рассматривали, – собравшись с мыслями, наконец сказал он.

– Хотел, – признался слепец. – Но он не дался.

Илюшин от огорчения прищелкнул языком.

– Может быть, хоть что-нибудь вспомните о нем? – с надеждой спросил он. – Голос? Запах? Шаги? Может, он хромал? Ногу приволакивал?

– А по дороге жевал таблетки викодина, размахивал тростью и грязно ругал своих пациентов, – иронично закончил старик. – Не удивляйся, телевизор здесь тоже работает. «Доктора Хауса» я по вечерам, бывает, слушаю, когда дочь уезжает. Нет, не приволакивал, не жевал, не ругался. Вот только…

Он замолчал, застыл, и лицо его утратило всякое выражение. Илюшин хотел спросить, что «только», но решил, что беспокоить явно вспоминающего что-то человека не стоит.

– Пахло от него, верно ты сказал, – медленно выговорил наконец слепой.

Макар сдержал вздох разочарования. Даже если окажется, что старик разбирается в ароматах, то название какого-нибудь «Фаренгейта» или «Хуго Босса» ничего ему не даст.

– Антоновкой пахло, – закончил старик. – Свежей, сочной такой антоновкой.

– Чем?!

– Антоновкой, яблоками. Я этот запах хорошо знаю, еще с детства помню. Здесь у нас выращивают только два сорта, Алму и Жигулевское – ты их видел, они ярко-красные оба. В паре садов вырастили Апорт, но он пахнет совсем по-другому. Ни один сорт такого аромата не дает, как антоновские. А здесь их поблизости нигде и не растет.

Макар взъерошил волосы.

– Он что, грузчик? – спросил он самого себя.

– Думаешь, ящики с яблоками таскал? Рановато для антоновки. Ее в начале сентября никто не продает – незрелая она еще, слишком уж кислая.

– Вы следователю об этом рассказали?

– Про парня рассказал, само собой. Как услышал от дочери, что случилось, так к милиционерам и пошел своими ногами. Они как раз возле машины возились.

– И что?

– Ну… Не послали безглазого куда подальше, и на том спасибо. Выслушали, что-то записали. А примут к сведению или нет, мне докладывать не стали. Вот про запах я только сейчас вспомнил, пока с тобой беседовал.

Илюшин поговорил со стариком еще несколько минут, но быстро убедился, что тот сообщил все, что мог. Записав на всякий случай его телефон и оставив свой, Макар проводил слепого до дома, видя, что тому приятно его внимание, и сдал на руки дочери, пухлой миловидной женщине, при первом же взгляде на которую ему стало очевидно, что она боится и обожает своего отца. Когда старик и женщина ушли в дом, он погладил на прощанье собаку, по-хозяйски разлегшуюся на крыльце, сорвал красное яблоко с ветки старой кряжистой яблони и пошел к калитке, обнюхивая его, как охотничий пес обнюхивает след.

Глава 8

Когда Гитарист отложил рукопись в сторону, за окном уже смеркалось. Он перечитывал историю Крысолова третий раз, снова и снова убеждаясь в сходстве с ним, мысленно подтверждая вехи, которым нужно следовать.

Первую крысу он убил, точно зная, кого уничтожает. Их познакомила мать. Она сидела с той блондинкой в кофейне, куда он случайно забежал выпить чашку кофе. Крыса понравилась ему, очень понравилась… Он и сам не мог объяснить себе, в какой момент симпатия переросла в острое желание ее смерти – нет, не столько желание, сколько понимание того, что нужно сделать. Хватило двух встреч, чтобы она полностью доверилась ему, поэтому не возникло никаких сложностей.

За этим важным шагом последовал еще один, потом еще…

И вот теперь он наконец-то завел себе крысоволка.

Он понимал, чувствовал, что ему чего-то не хватает. Охота – это прекрасно, но хотелось, чтобы рядом был тот, кто разделит с ним упоение от выслеживания, торжество от уничтожения врага.

Охотиться с крысоволком проще. Беловолосые твари не станут бояться двоих – в их глазах они будут хоть и запоминающейся, но совсем безобидной парой. А он натаскает свою пленницу на их запах, научит ее, как быстрее и проще убивать их, и вдвоем они сделают куда больше, чем он один. И пусть их не ждет награда, как Крысолова, но награда ему и не требуется – достаточно осознания своей незаменимости и важности того, что он делает.

Конечно, ее придется дрессировать. Придется приручать, и, возможно, не сразу получится объяснить, чего он от нее хочет. Но постепенно она поймет. Стоило ему увидеть ее, садящуюся в машину, как его обожгло откровением – вот то, что ему нужно! Словно кто-то свыше наклонился к нему и сказал отчетливо – но так, чтобы слышно было только ему одному: «Это она».

И когда она обернулась после слов той, второй, которую непременно следовало убить, и испуганно взглянула на него, он окончательно утвердился в своей мысли. Было что-то такое в ее лице, одновременно беззащитное и стойкое, что не позволяло усомниться в правильности выбора. Когда-то давно он поймал в саду землеройку – забавного зверька, по виду – крошечного мышонка с длинной вытянутой мордочкой, и пару дней забавлялся, наблюдая за его повадками. Это милое существо оказалось хищником, жадно уничтожающим и насекомых, и ящериц, и даже крупных лягушек, которых он подбрасывал ей в ящик. Хищник был стремителен, жесток и совершенно не ведал страха. Некоторое время Гитарист носился с мыслью поймать вторую землеройку и посмотреть, будут ли они сражаться друг с другом, но, как назло, в его ловушки больше никто не попался.