Внезапно где-то впереди раздался голос. Нурамон вытянул шею, однако в толпе не сумел разглядеть говорившего. Похоже, он стоял возле большого дуба, занимавшего центр площади.
Голос был звучным, говоривший владел всеми приемами риторики. Каждый слог сознательно подчеркивался, так же поступали и философы Лина, столетиями упражнявшиеся в ведении диспутов, чтобы достичь совершенства. При этом искусство их заключалось не столько в том, чтобы убедить при помощи аргументов, но и подобрать слова так, чтобы дыхание полностью подчинилось голосу. То, что делал тот человек, стоявший перед толпой, граничило поистине с чудом.
Стоявшие вокруг люди уже не обращали внимания на Нурамона и его необычных спутников — они были полностью захвачены оратором.
Фародин протолкался к Нурамону.
— Слышишь голос?
— Чудесный, не так ли?
— Это меня и беспокоит. Вероятно, мы у цели.
Нурамон промолчал. Он боялся того, что предстоит сделать, если там, впереди, с толпой говорил действительно сын Нороэлль.
— Олловейн, — сказал Фародин, — бери Йильвину и Гельвууна. Вы пойдете налево. Мандред и Альфадас, вы берете на себя центр. А мы с Нурамоном обойдем справа. Сначала мы будем наблюдать за ним. Здесь, среди людей, нам ничего больше не остается.
Товарищи разделились, и Нурамон с Фародином двинулись вперед. Они осторожно проталкивались сквозь ряды людей, стоявших словно громом пораженные и внимавших священнику. Голос отчетливо перекрывал гул голосов на площади.
— Прими силу Тьюреда, — очень кротко произнес он. — Ибо она дар, который принес я тебе от него.
Вскоре после этого кто-то крикнул:
— Вы только посмотрите, он исцелился! Рана закрылась! — площадь ликовала.
Какая-то старуха бросилась Нурамону на шею и поцеловала его в щеку.
— Чудо! — воскликнула она. — Он снова сотворил чудо! Он — благословение этого города!
Нурамон смотрел на старуху, ничего не понимая. Поистине, это было чудо, раз она поцеловала незнакомого человека.
И вот проповедник перед ними поднялся над уровнем толпы. Он помог подняться на ноги человеку, испытывавшему явное облегчение.
— Это сила Тьюреда, нашего бога!
При виде целителя Нурамон замер. Он почувствовал, как шедший рядом с ним Фародин тоже вдруг остановился.
Священнослужитель поднялся на невысокую стену колодца неподалеку от дуба и заговорил с исцеленным. Однако Нурамон почти не слышал слов. Он был потрясен осанкой и жестами этого человека. У Гийома были черные волосы, спадавшие на плечи. Как и все священнослужители Тьюреда, он был одет в темно-синюю рясу. Лицо его было овальным, нос — узким, подбородок — мягким, а губы — полными. Если бы у Нороэлль был брат-близнец, то он выглядел бы так же, как этот священнослужитель.
Этот мужчина был ее сыном!
Нурамон наблюдал за тем, как Гийом повернулся к человеку со сбившимися седыми волосами, у которого, похоже, не двигалась рука. Он взял больного за руку и произнес молитву.
Нурамон отпрянул. Ему показалось, что что-то сжало его сердце. Словно сильная рука коснулась его души. Всего мгновение продолжалось это жуткое ощущение. Словно оглушенный, эльф попятился и наткнулся на молодую девушку.
— Тебе нехорошо? — обеспокоенно спросила она. — Ты так побледнел.
Эльф покачал головой и отошел к краю толпы, образовавшей круг вокруг колодца.
Больной поднял руку. Сжал ее в кулак, затем снова вытянул пальцы.
— Он излечил меня! — Седовласый бросился наземь перед священнослужителем и поцеловал подол его рясы.
Гийом казался смущенным. Он взял старика за плечи и поднял.
«Он может колдовать, как и его мать», — подумал Нурамон. Королева ошиблась. Сын Нороэлль — не дитя демона. Совсем наоборот. Он оказался целителем.
Внезапно в толпе раздался крик.
— Гийом! Гийом! Тут один упал!
— Он мертв! — пронзительным голосом крикнула какая-то женщина.
— Несите его ко мне! — спокойно приказал целитель.
Два крепких парня в кожаных передниках принесли к колодцу худощавую фигуру. Мужчину в сером плаще! Гийом отбросил капюшон. Перед целителем лежал Гельвуун.
Нурамон озадаченно взглянул на Фародина. Тот жестом дал ему понять, что нужно подождать. А затем прошептал:
— Надеюсь, Мандред не наделает глупостей!
По передним рядам прошел шепот. Гийом отбросил волосы Гельвууна. Стали отчетливо видны острые уши. Гельвуун, обычно такой мрачный, выглядел мирно, словно спящий ребенок.
Гийом склонился над ним. Священнослужитель казался взволнованным. То ли от вида эльфа, то ли от чего-то другого — Нурамон сказать не мог. Затем Гийом огляделся по сторонам, и Нурамон почувствовал, как взгляд сына Нороэлль скользнул по нему. По коже пошел мороз. Глаза у целителя были ярко-голубые.
Священнослужитель поднялся и произнес:
— Этот мужчина не находится под защитой Тьюреда. Он — дитя альвов, не человек. Ему никто больше не может помочь. Он пришел сюда слишком поздно. И я не могу понять, чем он был болен. Кажется, его сердце просто перестало биться. Однако, говорят, что детям альвов предначертано существование и по ту сторону жизни. Так молитесь же за его душу. Я похороню его тело со всеми почестями, пусть он и не молился Тьюреду. Милость Господа нашего неизмерима. Он сжалится и над этим эльфом.
Взгляд Гийома снова коснулся Нурамона. Было что-то парализующее в его прекрасных глазах.
— Идем, Нурамон, — прошептал Фародин. — Нужно уходить.
Товарищ схватил его и потащил через толпу. Нурамон не мог изгнать из своей головы эти лицо и глаза. То было лицо Нороэлль, глаза Нороэлль, и они принадлежали этому человеку.
Внезапно его встряхнули.
— Очнись! — резко сказал Фародин.
Нурамон озадаченно огляделся по сторонам. Они выбрались с площади и теперь снова находились в одном из узких переулков. А он и не заметил, насколько далеко они ушли.
— Это было лицо Нороэлль! — сказал он.
— Знаю. Идем!
Они нашли Номью и лошадей. Мандред и Альфадас появились несколько мгновений спустя. Они вели Йильвину. Молодая эльфийка была бледна и, казалось, не может сама стоять на ногах.
Мандред был совершенно вне себя.
— Вы это видели? Проклятье! Что случилось?
Фародин огляделся по сторонам.
— Где Олловейн?
Альфадас указал на ворота.
— Вот он идет!
На лице мастера меча читался страх.
— Идемте! Здесь мы не в безопасности. — Он оглянулся назад, на улицу. — Давайте уберемся подальше от этого ребенка демона. Вперед! По коням и прочь из города!