Фародин совершенно не ожидал услышать слова сильного, наделенного душой дуба. Единственным звуком, нарушавшим гармонию на поляне, был оглушительный храп. После всех этих лет, проведенных рядом с сыном человеческим, эти звуки были более чем знакомы Фародину.

Эльфы переступили через обломки амфор и лужицы вина на скользкой земле. Ветви дуба висели на удивление низко и образовывали вокруг ствола широкую беседку. Фародин раздвинул ветви и замер. Прожилки на нежных, светло-зеленых листьях отчетливо проступали темным цветом.

Нурамон, заметив его удивление, поймал ветку пальцами и посмотрел на листья в свете заходящего солнца.

— Вино… Выглядит так, словно оно прошло до самых прожилок в листьях.

Добился ли Мандред своей цели? Он так часто говорил о том, что хочет выпить с Аттой Айкъярто, чтобы как следует отпраздновать то, что дуб спас ему жизнь. Интересно, можно ли напоить дерево? Фародин с сомнением поглядел на листья.

— Ты чувствуешь это? — Нурамон удивленно оглядывался по сторонам.

Фародин слышал шепот листьев, словно их колыхал легкий ветерок. Больше ничего.

— Дерево. Атта Айкъярто поет. Он во мне. — Нурамон замер и схватился за сердце. — Это… невероятно! Никогда прежде я не слышал ничего подобного.

Фародин раздвинул ветви. Он ничего подобного не слышал, только храп Мандреда. Сын человеческий лежал, прислонившись к стволу дерева. Борода его была испачкана блевотиной. Вокруг него лежало несметное количество осколков. Похоже, опустошив амфору, фьордландец непременно разбивал ее. Какое бессмысленное поведение!

Нурамон опустился на колени рядом с Мандредом и мягко потряс его за плечо. Их товарищ что-то сонно пробулькал, но так и не проснулся.

— Может быть, будет лучше, если мы оставим его здесь? — сказал Фародин. — И для него, и для нас.

— Ты ведь не всерьез? — строго ответил другу Нурамон. — Неужели ты ослеп? Он же делает это от отчаяния. Он не может найти своего места в этом мире. Мы должны взять его с собой. Альвенмарк не создан для него.

— Конечно, я иду с вами… — пробормотал Мандред.

Сын человеческий попытался подняться, но тут же снова опустился на землю.

— Иду с вами, — последовал звук отрыжки. — Приведите мне лошадь!

— Вы все идете с нами! — раздался за их спинами женский голос.

Ветви раздвинулись, и в беседку вошла воительница в длинной кольчуге. К ее бедрам были пристегнуты два коротких меча. Йильвина!

— Не пытайтесь бежать! — решительно произнесла молодая эльфийка, опуская руку на рукоять меча. — Вы окружены. Я командую стражей здесь, у врат. Я только что получила приказ отвести вас к королеве. Она сейчас на охоте в Старом лесу и хочет, чтобы вы сопровождали ее.

Фародин напрягся.

— И ты поднимешь против нас меч, несмотря на то что три года провела рядом с нами?

Йильвина выдержала его взгляд.

— Не вынуждай меня делать это. Приказ королевы однозначен. И я получила предупреждение, что вы будете пытаться бежать через врата.

Фародин схватился за пояс с оружием.

— Значит, я должен сложить меч.

— Да нет же, упрямец ты этакий. Я должна отвести вас не в темницу, а всего лишь сопроводить к королеве. Думаете, мне самой это приятно?

Нурамон мягко положил ладонь на руку Фародина.

— Оставь. Мы повинуемся.

Звезда альвов

Брызги долетали почти до макушек, когда они на полном скаку пересекали ручей. Фельбион взобрался по склону на противоположном берегу. Нурамон пригнулся, проезжая под низкой веткой, и оглянулся. Мандред с трудом держался в седле. Сын человеческий вцепился руками в гриву своей кобылки, лицо его покрывала неестественная бледность. За годы поисков Гийома он хотя и научился ездить лучше, однако тягаться со своими эльфийскими друзьями было ему не по силам.

Нурамон придержал коня и перевел его на спокойную рысь. Йильвина без труда шла с ними наравне. Свое охотничье копье она положила поперек седла. Фародин ехал прямо за ней, он кивнул Нурамону. Вот он, момент! Уже пять дней путешествовали они с охотничьей свитой королевы, и ни на секунду с них не спускали глаз. Несколько часов назад они вспугнули крупного оленя и теперь отчаянно неслись за благородной добычей. Рано утром кентавр Филлимахос, следопыт королевы, обнаружил след крупного гельгерока. Поэтому очень немногие преследовали оленя, и по мере того как нагнать добычу в подлеске становилось все труднее, все постепенно стали отставать. Все, кроме Йильвины, которая не утруждалась тем, чтобы скрывать, что едет с ними в качестве стражника. Вот только как от нее избавиться? Они скорее потеряют Мандреда, если попытаются сбить эльфийку со следа, ускорив бег коней.

Они достигли поляны, где росли кусты ежевики и молодые березки. На северном краю возвышалась поросшая мхом скала, у подножия которой пробивался родник. Оленя нигде не было видно.

Йильвина вызывающе поглядела на Нурамона.

— Хорошее место для отдыха, не находите? — Она вонзила копье в землю и спрыгнула с лошади. — Не надо сыну человеческому делать это, — сказала она и, не дожидаясь ответа, пошла к источнику.

— Чего я не должен делать? — удивленно спросил Мандред. А потом мило улыбнулся. — Да что вообще можно делать с такой тощей бабой?

— Она знала. Все это время. — Нурамон поглядел вслед эльфийке.

Ни словом, ни жестом не выдала она, что выбрала их сторону. Однако что бы ни избрало сердце Йильвины, она клялась королеве в верности.

— Я сделаю это, — сказал Фародин и спешился.

Он вытащил копье Йильвины из земли и пошел за Йильвиной к источнику.

У Мандреда отвисла челюсть.

— Боги всемогущие, что вы задумали? Вы же не собираетесь…

Нурамон отнял у него поводья прежде, чем тот успел помчаться вперед.

— Оставь его! Фародин знает, что делает. И Йильвина знает.

— Она нам в Анискансе жизни спасла! Он ведь не станет…

Фародин присел рядом с эльфийкой. Казалось, между ними состоялся короткий разговор.

Затем Фародин поднялся и взмахнул копьем. Йильвина стояла на коленях у источника с гордо поднятой головой. Нурамон вздрогнул, когда копье устремилось вниз. Фародин взмахнул оружием, словно дубинкой, и нанес Йильвине сильный удар в висок. Воительница беззвучно рухнула на землю.

Мандред покачал головой.

— По-моему, вы ненормальные, эльфы! Как можно так просто взять и ударить товарища?

Нурамон поразился тому, как трудно Мандреду даются очевидные вещи.

— Она по-своему дала нам понять, что поймет, если мы бежим, — пояснил он. — То, что она вонзила копье в землю, означало, что она не поднимет против нас оружия. Однако честь и верность королеве мешали ей просто отпустить нас.