Book.

– Поскольку мы делим сейчас одну-единственную вещь, я предлагаю, чтобы спор был решен только нашим с тобой поединком! – предложил Торвард, выйдя навстречу Фомбулю. В отличие от туала, он снарядился как следует: надел и стегач, и кольчугу, и шлем с полумаской. Ему было безразлично, что туалы о нем подумают, но рисковать он не собирался. – Не вижу смысла в том, чтобы и наши дружины проливали кровь.

– Воины острова Туаль не из тех, кто возвращается домой с поражением! – надменно ответил Фомбуль. – Если мне суждено погибнуть, то смерть моя принесет вечную славу мне самому и послужит искупительной жертвой за нашу победу над вами, толпой воров и трусов!

– И слава Одину! – весело ответил Торвард. – Наш обычай другой: победа останется за тем войском, чей вождь победит! Очень удачно получается. Я убью тебя, доблестный герой, и это принесет славу нам обоим!

У него имелось еще одно преимущество, о котором Фомбуль не подозревал. Торвард отлично знал его силу, возможности и привычки ведения боя, знал даже про перебитую когда-то ключицу, из-за чего туал не слишком уверенно владел левой рукой, а Фомбуль не знал, что он это знает.

Их поединок уложился в несколько быстрых выпадов: Торвард мгновенно вызвал его на тот самый прием, в котором Фомбуль ошибался, и тут же воспользовался ошибкой. Уже падая с рассеченной грудью, Фомбуль попытался достать его мечом, но Торвард увернулся: ему не нужна была сейчас рана, даже столь почетная!

А туалы, ободренные искупительной жертвой богам, тут же издали боевой клич и кинулись на противника. Торвард мгновенно оказался в гуще битвы.

При их силе, выучке и высоте боевого духа туалы были отличными бойцами, но они чуть ли не впервые оказались вынуждены сражаться с противником на равных в общем строю. Пренебрегая защитой, стремясь не столько к победе, сколько к славной смерти, они отчаянно бились, нанося множество сильных и ловких ударов, но под напором численно превосходящих фьяллей их разноцветный блестящий строй быстро распался на множество отдельных бойцов. Каждый из туалов отбивался от нескольких противников; пылая яростью битвы, они бросались на врага, но вскоре бывали смяты.

Торвард заранее строго наказал своим людям не добивать раненых и оставлять жизнь каждому, кто согласится сдаться. Но сдаваться никто из туалов не пожелал. Бонды, обозленные зимним набегом, скорее обрадовались их непреклонности, и вскоре все туалы оказались перебиты. Даже раненых почти не осталось: многие продолжали сражаться и с тяжелыми ранами, исходя кровью и выбрасывая весь запас жизненных сил без остатка. Иные ухитрялись вырвать копье или секиру из собственной груди, чтобы послать оружие обратно прежде, чем упасть!

Вересковая каменистая пустошь была залита кровью и усеяна телами в разноцветных, нарядных, окровавленных одеждах. Фьялли тоже понесли потери: около сотни убитых и раненых. Но победа, долгожданная победа над «непобедимыми» туалами, согревала все сердца и наполняла ликованием. Собрали добычу: оружие туалов, их золотые украшения теперь стали наградой победителям. Торвард, к счастью, обошелся без серьезных ран и, смеясь, по привычке зализывал неглубокие порезы на руке.

– Конунг, а если у тебя окажется рана на спине, что ты тогда будешь делать? – веселился Эйнар. – Туда ведь языком не достанешь!

– Ох, дал бы я тебе! – Халльмунд поднял руку, будто приготовив для оплеухи, словно перед ним стоял глупый мальчик, а не единственный наследник славнейшего из родов Аскефьорда. – А ну сплюнь, а то накаркаешь!

– Пойду поищу, кому бы плюнуть в наглую рожу, – заявил Эйнар и отошел, разглядывая поверженных противников.

Всю добычу приносили к конунгу, оружие складывали кучей, золото – в брошенный на землю щит. По принятому во Фьялленланде обычаю, вождю принадлежала десятая часть и право делить остальное, сообразно заслугам каждого. «Единорог», «Медный Дракон» и «Рассекающий» теперь снова оказались в руках фьяллей; Халльмунд, забравшись на самый штевень, под дружный смех обнимал деревянную голову единорога.

Убитых и раненых фьяллей переносили на корабли, тела туалов складывали на дальнем конце пустоши. Похоронить их следовало уже сегодня, чтобы не оставлять на ночь так много чужих мертвецов. Жители ближайших хуторов, кого эта опасность в первую очередь касалась, уже стучали в лесу топорами, волокушами перетаскивали на пустошь дрова и смолу для погребального костра.

Торвард недолго постоял над мертвым туальским строем, вглядываясь в знакомые, искаженные смертью, залитые кровью, но по-своему гордые лица. Эти люди тоже были для него не чужими. И он сам привел их сюда. Но они знали, на что идут. Они сами выбрали свою участь, и кто он такой, чтобы мешать им попасть на Острова Блаженных? Но нет здесь плачущей женщины, которая восславила бы их подвиги. «Взор мой исполнен слез…» А найдут ли их души дорогу к Островам Блаженных без погребального плача? Надо будет приказать Гранкелю сложить о них песнь – они ее заслужили.

– А ты хорошо обошелся с ними, конунг! – сказал Торварду Фреймар, с некоторой завистью поглядывая на груду золотых ожерелий и браслетов, из которых Торварду достанется каждое десятое. – Они так жаждали славной смерти в неравном бою – и ты дал им то, чего они хотели! Думаешь, они заслужили эту награду?

– Они показали себя храбрецами! – заметил справедливый Эрнольв ярл. – И мы не вправе отказать им в заслуженной славе!

– Да разве мне жалко? – Торвард пожал плечами. – Валхалла – не гостиный двор, у Одина длинные столы! И им хватит места, и нам тоже! Но я все-таки рад, что мы с вами, ребята, попадем туда попозже, чем они!

– Они свою славу уже взяли, а мы что теперь будем делать?

– А у нас еще впереди Туаль. Я получил «глаз богини Бат», но нужен-то мне не он, а фрия Эрхина!

Дней через пятнадцать из устья Аскефьорда вышла длинная вереница кораблей. Торвард конунг снова отправлялся на остров Туаль – во второй раз, как думали люди, и в третий, как знал он сам. Его сопровождало больше двух десятков кораблей с дружинами. «Единорог» снова нес на спине Халльмунда с его людьми, два других «пленника» тоже вернулись к прежним хозяевам. Все ярлы и многие из хирдманов щеголяли новыми золотыми цепями, полученными из добычи: пусть их будущие туальские противники узнают знакомые сокровища и поймут, какая участь ждет их самих! Блеск туальского золота воодушевлял и рождал зависть, которая так часто оборачивается ратной доблестью, и ни один мудрец не мог бы быть более красноречив, призывая фьяллей к походу. И все, кто заранее готовился идти в летний поход, теперь охотно по пути на север присоединились к конунгу, который победой на Туальской пустоши доказал, что удача снова на его стороне.

Сам Торвард, на радостях раздав дружине чуть не половину собственной доли, подарил Фомбулево ожерелье Сэле, а сам остался с тонкой золотой цепочкой на шее. Почти не видная под ремешком его собственного амулета-торсхаммера, она весила в его глазах больше, чем вся остальная добыча: это была цепочка «глаза богини Бат», залог его победы не над войском туалов, а над сердцем Эрхины. И этим сердцем он намеревался теперь завладеть окончательно.