Сальватор. Том 1 | Страница: 101

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

– Ну, раз вы так хотите… – смирился Жан Бычье Сердце.

И он бросил на Сальватора вопрошающий взгляд.

– Именно так! – подтвердил молодой человек.

– Тогда я повинуюсь, – окончательно покорился Жан Бычье Сердце.

Он развязал графу руки, вынул кляп изо рта и вышел со своим другом Туссеном, предупредив Сальватора или, скорее, г-на де Вальженеза, что будет стоять за дверью и прибежит по первому зову.

Сальватор проводил их с Туссеном взглядом и, как только дверь за ними закрылась, молвил:

– Извольте сесть, кузен, нам нужно сказать друг другу слишком много; боюсь, стоять нам пришлось бы чересчур долго.

Лоредан метнул на Сальватора быстрый взгляд.

– Рассмотрите меня как следует, Лоредан: это я самый! – продолжал тот, отводя красивые черные шелковистые волосы от лица, невозмутимого и чистого, словно перед ним стоял его лучший друг.

– Откуда вас черт принес, господин Конрад? – спросил граф, чувствуя себя увереннее перед человеком одного с ним ранга, нежели с двумя простолюдинами, с которыми он только что столь безуспешно сражался. – Слово чести, я считал вас мертвым.

– Как видите, я жив, – возразил Сальватор. – Ах, Боже мой, в истории известно немало такого рода происшествий, начиная с Ореста, приказавшего Пиладу объявить о своей смерти Эгисфу и Клитемнестре, и вплоть до герцога Нормандского, оспаривавшего у его величества Карла Десятого трон своего отца Людовика Шестнадцатого.

– Однако ни Орест, ни герцог Нормандский не заставляли оплачивать свои похороны тех, кому они мстят или у кого требуют наследство, – продолжал в том же тоне г-н де Вальженез.

– Дорогой кузен! Не станете же вы меня упрекать в жалких пятистах франках, что вы заплатили за мои похороны. Зато прошу подумать о том, что никогда еще деньги не были помещены надежнее: вот уже около шести лет они вам приносят около двухсот тысяч ливров ренты! Не беспокойтесь, я верну вам пятьсот франков, как только мы уладим наши дела.

– Наши дела! – презрительно бросил Лоредан. – Разве у нас есть общие дела?

– Ну еще бы!

– Уж не касаются ли они наследства усопшего маркиза де Вальженеза, моего дядюшки?

– Можете смело прибавить, дорогой господин Лоредан:

«…и вашего отца».

– Ну, поскольку мы одни и, следовательно, это не имеет никакого значения… Готов прибавить ради вашего удовольствия:

«…и вашего отца».

– Да, – подтвердил Сальватор, – для меня это большое удовольствие.

– А теперь, господин Конрад… или господин Сальватор – как вам угодно, ведь у вас несколько имен, – не будет ли с моей стороны нескромным полюбопытствовать, как случилось, что вы живы, когда все считают вас мертвым?

– Да нет, конечно! Я сам собирался поведать вам эту историю, как бы мало она вас ни интересовала.

– Напротив, я заинтригован… Рассказывайте, сударь, рассказывайте!

Сальватор поклонился.

– Как вы, должно быть, помните, дорогой кузен, – начал он, – господин маркиз де Вальженез, ваш дядя и мой отец, умер неожиданно и при весьма странных обстоятельствах.

– Отлично помню!

– Вы помните, что он никогда не хотел меня признавать, и не потому, что считал недостойным носить его имя, а потому, что, признав меня, он мог мне оставить лишь пятую часть своего состояния.

– Очевидно, вы лучше меня разбираетесь в статьях Кодекса, касающихся незаконнорожденных… Будучи законным сыном, я не имел случая заняться их изучением.

– Ах, сударь, положения эти изучал не я, а мой отец… Да настолько тщательно, что даже в день своей смерти пригласил своего нотариуса, честнейшего господина Баратто…

– Да, и никто так никогда и не узнал, зачем он его вызывал. Вы полагаете, для того, чтобы передать ему завещание на ваше имя?

– Я не полагаю, а в этом уверен.

– Уверены?

– Да.

– То есть, как же это?

– Накануне мой отец, чувствуя приближение смерти, о которой я и слышать не хотел, объявил мне о том, что он намерен сделать или, точнее, уже сделал.

– Мне знакома эта история с завещанием.

– Знакома?

– Да, я уже слышал ее в вашем изложении. Маркиз написал завещание своей рукой и собирался передать его господину Баратто. Но до того, как он это сделал, а может быть, и после того – эта подробность, как бы важна она ни была, так и останется тайной, – маркиз умер от апоплексического удара. Все так?

– Да, кузен… за исключением одной подробности.

– Какой же?

– Для пущей осторожности маркиз написал не одно, а два завещания.

– Ага! Два завещания!

– Точнее, одно и то же, но в двух экземплярах, кузен.

– В котором он завещал вам свое имя и свое состояние?

– Вот именно.

– Какое несчастье, что завещание так и не нашли!

– Да, это удар судьбы.

– Неужели маркиз забыл вам сказать, где оно лежит?

– Один экземпляр предназначался для нотариуса, другой должны были дать мне.

– А до тех пор?..

– …до тех пор маркиз запер их в потайном ящике небольшого секретера, стоявшего у него в спальне.

– Однако я полагал, – заметил Лоредан, пристально вглядываясь в лицо Сальватора, – что вы не знали, где находилось это важное завещание?

– Я и не знал тогда.

– А сегодня?

– Сегодня знаю, – отвечал Сальватор.

– Расскажите же, расскажите! – воскликнул Лоредан. – Это становится любопытно!

– Прошу прощения. Однако не угодно ли сначала послушать, как я оказался жив, хотя все в большей или меньшей степени считают меня мертвым? Я изложу все по порядку: от этого рассказ только выиграет в ясности и увлекательности.

– Излагайте по порядку, дорогой кузен, все по порядку…

Я вас слушаю.

И граф де Вальженез принял небрежную и в то же время изысканную позу.

Сальватор начал так:

– Оставим пока историю с завещанием, представляющуюся вам не совсем ясной, рискуя вернуться к ней позднее и пролить на нее необходимый свет. Мы продолжим, если не возражаете, мою историю с того места, как ваше благородное семейство – до тех пор считавшее меня родственником и даже помышлявшее о браке между мной и мадемуазель Сюзанной – стало относиться ко мне как к чужаку и приказано очистить особняк на улице Бак.

Лоредан наклонил голову в знак того, что не возражает, если рассказ начнется с этого места.

– Надеюсь, вы воздадите мне должное, признав, дорогой кузен, что я не причинил вам хлопот и безропотно повиновался? – продолжал Сальватор.