– Ну все-таки…
– Смотрите на меня и молчите, вот и все.
– Это дело нехитрое, – заметил Парижанин.
– Не так уж это просто, как ты думаешь, – возразил Эрбель, – а пока – молчок!
Эрбель снял с шеи галстук и знаком приказал соседу сделать то же. Затем так же поступили и остальные.
– Хорошо, – похвалил Эрбель.
Он связал галстуки, продел их в портик и свесил за борт, словно удочку, потом стал тянуть на себя.
Конец веревки оказался сухим.
– Дьявольщина! – выругался он. – Кому не жаль рубашки?
Один из пленников снял рубашку и свил из нее веревку.
Эрбель привязал веревку к галстукам, приладил на конце камень в виде грузила и повторил ту же операцию.
Теперь конец веревки намок. Значит, она достала до воды.
– Отлично! – обрадовался Эрбель.
И он забросил свою удочку.
Ночь была темная, и разглядеть веревку в этой мгле было невозможно.
Товарищи наблюдали за ним с беспокойством и хотели знать, что он задумал, но он знаком приказал всем молчать.
Прошло около часа.
Портсмутский колокол прозвонил полночь.
Пленники с тревогой считали удары.
– Двенадцать, – молвил парижанин.
– Полночь, – подтвердили остальные.
– Времени терять нельзя! – заметил Эрбель. – Тихо!
Все снова замерли.
Спустя несколько минут Эрбель просиял.
– Клюет, – сообщил он.
– Отлично! – подхватил Парижанин. – Теперь поводи немного!
Эрбель подергал за веревку, как за шнур колокольчика.
– Все еще клюет? – спросил Парижанин.
– Есть! – обрадовался Эрбель.
Он стал подтягивать удочку на себя, а другие пленники привстали на цыпочки, пытаясь увидеть, что он вытянет.
Вытянул он небольшое стальное лезвие, тонкое, как часовая пружина, острое, как щучий зуб.
– Знаю я эту рыбку, – молвил Парижанин, – она зовется пилой.
– И ты знаешь, под каким соусом ее готовят, а? – отозвался Эрбель.
– Отлично знаю.
– Тогда не будем тебе мешать.
Эрбель отвязал пилу, и через пять минут она бесшумно вгрызлась в бок «Королю Жаку», расширяя портик, чтобы через него мог пролезть человек.
Тем временем Парижанин, гибкий ум которого умел связывать между собой различные факты так же ловко, как Пьер Эрбель – галстуки, шепотом рассказывал товарищам, каким образом Эрбель добыл пилу.
Тремя днями раньше на борту «Короля Жака» французский хирург, поселившийся в Портсмуте, проводил ампутацию. Пьер Эрбель перекинулся с ним парой слов. Очевидно, он попросил соотечественника одолжить ему пилу, а тот обещал и сдержал слово.
Когда Парижанин высказал такое предположение, Пьер Эрбель кивнул в знак того, что тот угадал.
Когда одна сторона портика была пропилена, пробило час.
– У нас еще пять часов впереди, – успокоил Пьер Эрбель.
И он принялся за работу с воодушевлением, веря в успех своего предприятия.
Через час работа была сделана: выпиленный кусок дерева едва держался, небольшого усилия было довольно, чтобы его вышибить.
Пьер Эрбель призадумался.
– Слушай меня! – приказал он. – Пусть каждый из вас свернет штаны и рубашку и прицепит узел подтяжками к плечам, как пехотинец прицепляет свой ранец. А вот куртки придется оставить, принимая во внимание их цвет и метку.
Желтые куртки пленников были помечены буквами «Т»
и «О».
Все повиновались без единого звука.
– А теперь, – продолжал он, – вот шесть щепочек разной длины. Кто вытянет самую длинную, полезет в воду первым; кому достанется самая короткая, выйдет отсюда в последнюю очередь.
Стали тянуть жребий. Первому выпало лезть Пьеру Эрбелю, последнему – Парижанину.
– Мы готовы, – сказали матросы.
– Давайте сначала поклянемся.
– Зачем?
– Возможно, часовые откроют огонь.
– Вполне вероятно, что так и будет, – поддакнул Парижанин.
– Если кого-нибудь из нас ранят…
– …тем хуже для него, – перебил Парижанин. – Мой отец-повар любил повторять: «Нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц».
– Этого недостаточно. Давайте поклянемся, что, если когонибудь ранят, он не издаст ни звука, сейчас же отделится от остальных, а когда его возьмут, даст ложные показания.
– Слово француза! – в один голос подхватили пятеро пленников, торжественно протянув руки.
– Ну, теперь храни нас, Господь!
Пьер Эрбель поднатужился, потянул на себя подпиленную доску, и в борту образовалось отверстие, через которое мог пролезть человек. Потом он пропилил в одной из стенок отверстия паз, вставил в него веревку из галстуков и рукавов от рубашки, по которой пленникам надлежало спуститься к воде, затем завязал на конце узел, закрепив таким образом веревку, проверил, выдержит ли она человека, привязал шнурком к шее флягу с ромом, к левому запястью – нож, после чего взялся за веревку, спустился вниз и исчез под водой, чтобы вынырнуть там, куда не доходил свет от фонаря, установленного на палубе, где расхаживал часовой.
Сын Океана, Пьер Эрбель, выросший среди волн, словно морская птица, был прекрасным пловцом. Он легко проплыл под водой двадцать саженей, освещавшихся фонарем, и вынырнул в том месте, куда не доходил свет. Тут он остановился и стал ждать товарищей.
Через мгновение в нескольких футах от него на поверхности показалась голова другого пленника, потом третьего, за ним – четвертого.
Вдруг по воде скользнул луч, раздался выстрел: часовой открыл огонь.
Никто не вскрикнул, но и из воды никто не вынырнул, зато почти немедленно вслед за тем раздался звук упавшего в воду тела, а через три секунды на поверхности появилась хитрая физиономия Парижанина.
– Вперед! – сказал он. – Времени терять нельзя: пятый номер готов.
– Следуйте за мной, – приказал Пьер Эрбель, – и старайтесь держаться вместе!
Пятеро беглецов под предводительством Пьера Эрбеля поплыли в открытое море.
Позади них, на борту плавучей тюрьмы, поднялась настоящая тревога. Выстрел часового заставил всех позабыть о сне.
Раздалось несколько выстрелов наугад, над головами пленников просвистели пули, но никого не задело.
На воду поспешно была спущена лодка, в нее прыгнули четверо гребцов, за ними спустились еще четверо солдат: и сержант с заряженными ружьями и примкнутыми штыками; началась погоня за беглецами.