Чтобы засветло добраться до безопасной стоянки у форта Стерегущий, пришлось сократить привал. Следовательно, отменить учебные стрельбы и обещанную выдачу денег. Я спешил покинуть негостеприимную местность, не надеясь на повторное везение, но настойчивые просьбы Немчинова и жалобы Пинкроуз не позволили отказаться от привала совсем. Раненые нуждались в уходе, женщины и дети выбились из сил, а гурту жалобно мычащих куланов требовалась заправка.
Перекус всухомятку разбередил сожаления о брошенной полевой кухне. Поставил в «оперативной памяти» зарубку обеспечить отряд этим полезным приспособлением при первой же возможности. Нас снова выручили чай и консервы: во вражеском лагере взяли приличный запас жестянок имперского и юнилендовского производства. Должно хватить надолго, но желательно иметь собственный канал поставки, поскольку привычные русинским пехотинцам ржаные сухари с ключевой водичкой не ахти какое топливо для быстрых маршей. Сделаем!
Трофейная комиссия обошла все повозки, но полностью оценить добычу так и не смогла. Слишком много материальных ценностей взяли: посуды и скота, доспехов и украшений, одежды и транспорта, холодного и огнестрельного оружия, аша, гамионного песка и амулетов, провианта и денег, даже знамя. Только сейчас стало ясно, что все это оценить, превратить в деньги и распределить – задача непростая.
Возникло неприятное ощущение, какое обычно бывает, когда не выполняешь обещанное. Пора бы научиться декларировать достижимые цели; сначала думать, а потом говорить. Пришлось капралам довести до личного состава, что выдача денег откладывается до момента, когда все подсчеты будут закончены.
Прохаживаясь вдоль колонны с инспекцией, навестил раненых. Похоже, я уже начал привыкать к виду людской немощи и страданий. Где добрым словом, где рукопожатием, а где демонстрацией Слезы Асеня поддерживал дух солдат. Мы уже близко, и мы обязательно дойдем. Дойдем все вместе, братцы.
Несколько раз миновали руины каменных построек, да и дорога местами сохранила старую брусчатку. Ральф вернулся к обязанностям гида и поведал, что когда-то ущелье Рока и другие ключевые места Приграничного края контролировала имперская армия. В напоминание о тех временах осталась действующая линия старых крепостей, а также руины поселков, где некогда проживали выходцы с островов и срединных земель, еще не ставших Объединенными. Та же Каменная Длань в свое время являлась передовым форпостом имперских войск.
Более четверти века назад орда сквернавцев отбросила войска островитян к побережью: многие крепости были захвачены, сотни поселений уничтожены, а уцелевшие жители угнаны в рабство. Осажденная Золотая роща в те дни оставалась единственным островком спокойствия и безопасности на много дней пути. К сожалению, Ральф знал о событиях лишь в общих чертах.
С тех пор Империя предпочла воевать чужими руками, ускорив процесс колонизации опустошенного войной края. Для защиты переселенцев были созданы вооруженные силы, получившие пафосное название – Армия Освобождения. Сквернавцы не ставили своей целью захват и удержание территорий, скорей они хотели отогнать пришельцев, разорвать контакт, отгородившись поясом выжженной земли. А вот Армия Освобождения, напротив, дойдя до старой границы штата, не остановилась. Вот уже десять лет подряд, едва ли не каждый год, обязательно предпринимались масштабные экспедиции из разных штатов на сопредельные территории Скверны.
Первое десятилетие Империя сохраняла свои гарнизоны в отвоеванных ключевых точках, подобных стоящему на переправе через реку Белая форту Стерегущий. Но вот уже восемь лет, как последний солдат островной сверхдержавы покинул пограничье русинского штата. Тяготы бесконечной войны тяжким бременем легли на вольных и невольных переселенцев, рекрутские наборы обернулись кровавой данью для русинских княжеств Старого света.
Форт Стерегущий встретил нас неприветливо. На границе зеленеющих соснами каменистых холмов и степного редколесья молчуновцы наткнулись на патруль из дюжины молодых граничар. До стрельбы не дошло, но обеим сторонам довелось пережить неприятные минуты под взаимным прицелом, пока Белов не добрался до места и не представился. Со стороны пограничников переговоры взял на себя коренастый юноша, назвавшийся Алексой, сыном Григория Семибрата, старшины белорецких вольных.
Заметив приближение колонны, гарнизон отреагировал странно. Горнист протрубил тревогу, и на широких каменных стенах старой крепости, оседлавшей приземистый холм, забегали люди. Пущенная Молчуном по рукам командиров подзорная труба позволила разглядеть суматоху в подробностях. Полуодетые канониры бежали к единственному орудию, офицер размахивал руками, отдавая приказания. Лишь когда один из граничар подал условный сигнал вымпелом, офицер, успевший застегнуть свой двубортный мундир на бесконечный ряд блестящих пуговок, скомандовал горнисту протрубить отбой.
В сам форт ни наш отряд, ни фрайбургских ополченцев не пустили. И в прилегающий к нему укрепленный граничарский поселок тоже. А ведь в поселке располагался гостиный двор, рассчитанный на пару караванов вроде нашего и, естественно, пустовавший с начала боевых действий.
Кауфман с Никодимом оказались людьми опытными и, не дожидаясь реакции местных властей, распорядились ставить подобие вагенбурга на специально отведенной площадке. Под прицелом медной пушечки, тонко намекавшей, кто тут главный.
Задымили костры, засуетились возницы и слуги, разгружающие куланов, асениты оперативно развернули госпиталь и перенесли тяжелораненых из повозок в палатки. В пути никто не умер, но многим дорога далась очень тяжело.
Составленные в пирамиды винтовки, портяночный дух, разнологосица приказов, перебранок, стонов, куланьего ржания и прочего звяканья-бряканья. Вся эта другая, насыщенная, когда-то желанная жизнь порядком приелась. Последней каплей, переполнившей чашу терпения, оказалась очередная встреча со вчерашней пышногрудой куртизанкой. Девица, с тщательно замазанным бланшем под правым глазом, преследовала меня весь день, каждый раз улыбалась мне так, словно вчера я показал себя эталоном галантности. Зато Имира скрывалась среди медсестер-асениток и на глаза мне не попадалась. Пожалуй, перестрелка с налетчиками меня меньше взволновала, чем дела сердечные.
В душе зарождался протест. Кто решил, что на войне день идет за три? Шесть дней в чужом мире, а вымотался как за год каторги. Хватит! Я устал! Хочу побыть один!
Второй лейтенант ландвера Ганс-Дитер-Мария отправился к воротам ругаться с караульными, прихватив для солидности десяток «синих мундиров». Гарнизонные «белокафтанники», старослужащие и инвалиды, мягко говоря, недолюбливали фрайбургских союзников, в строгом соответствии с поговоркой о въезжавших в рай на чужом горбу. Уверен, сегодня они взаимно обогатят лексикон друг друга. Пожелав Гансу-Дитеру терпения, вознамерился в некотором отдалении полежать на травке, наслаждаясь пением цикад, мягким теплым вечером, запахами земли, отцветающего разнотравья и готовящейся похлебки. С шумящей неподалеку Белой повеяло влагой и запахом, который я поэтически назвал воздухом горной реки. Я раскинул руки, стремясь обнять землю, и вдохнул полной грудью.