Вылетев на небольшую полянку, с которой начиналась (или заканчивалась) дорога в Оплот, я понял, что поспел почти вовремя. Из дружинников только Гладила и еще один воин, став спина к спине, отмахивались от десятка наседавших на них, как псы на затравленных медведей, разбойников. Еще трое, больше интересующихся вознаграждением, нежели ратными подвигами, споро вязали виконтессу, совершенно не куртуазно стащив ее с лошади. Не страшно, с этими разберемся чуть попозже, сначала подмогнем десятнику. Тем более что напарник его уже еле держался… Я уже почти привычным движением нахлобучил шлем…
– Берегись! Рыцарь! – предупредил кто-то глазастый и опытный.
Поскольку кавалерийской рубке я не был обучен, пришлось спешиться. От такого маневра даже разбойники опешили. Еще бы, по здешним понятиям, я походил на танкиста, снимающего с танка пулемет и становящегося в пехотный строй. Ведь вся ударная мощь и маневренность закованного в тяжелый доспех рыцаря как раз и состоит в его боевом коне. А ступив на землю, витязь превращался хоть и в почти неуязвимое, так зато и не вредное, из-за своей неуклюжести, существо. Взять, к примеру, тех же латников, набиравшихся из отборных молодцов, задача которых была кое-как прошагать под ливнем стрел шагов триста и уничтожить препятствие для атаки конницей или легкой пехотой. Самый простой способ победы над пешим рыцарем состоял в том, чтоб сбить его с ног. Тяжелым камнем или бревном. А с придавленным к земле грузом своих же доспехов с бедолагой можно было расправиться как угодно и когда угодно.
Поэтому, увидев мой самоубийственный маневр, начавшие уже было пятиться к лесу разбойники заметно осмелели. Положили на землю луки и взялись за дубины. А парочка самых сметливых уже тащила из лесу наскоро срубленную, длинную жердь. Но они не знали, что имеют дело с новой моделью рыцаря. Так сказать, новейшим, улучшенным типом «Человека железного, мечом машущего».
Двух разбойников я срубил, как крапиву. Они даже оружия не подняли, до конца оставаясь уверенными, что разделяющие нас пять шагов для меня непреодолимое расстояние. Поэтому умирали сильно удивленными.
Прыжок вправо, разворот и круговой взмах с использованием инерции тела. Чуть-чуть не допрыгнул. Метил зацепить еще парочку ротозеев, но, увы, достал только одного. Зато качественно. Переделывать не придется. Головы на плечах как и не было никогда. А туловище стоит, машет руками и фонтанирует кровью. Хорошо, я не впечатлительная натура, навидался всякого. А разбойнички что-то не так привычны к виду крови. Наверное, от того, что больше из засады орудовать привыкли, чистоплюи. Прям застыли, не сводя глаз с обезглавленного товарища. Вот и ладно, я не возражаю, только за представление платить надо. В данном случае жизнью…
А мои-то парни покрепче оказались. Вернее, увы, только Гладила. С того момента, как я вступил в бой, напарник десятника получил еще и присоединился к числу павших. Зато Гладила не растерялся и, воспользовавшись замешательством, быстро уменьшил количество нападающих еще на одну голову, а сам бросился на выручку виконтессе. Это он зря, никуда они не денутся с подводной лодки… Э-э, а лапать-то не надо! Так не договаривались! Ух! И клювом щелкать тоже…
Задержав взгляд на Весняне чуть дольше, чем ситуация того требовала, я едва не получил дубиной в голову. Еле-еле успел уклониться. Зато и разбойника, вложившего в удар всю мощь и не ожидавшего от меня такой прыти, буквально бросило вперед. Двуручник на такой короткой дистанции бесполезен, пришлось приложить его по затылку бронированным кулаком. Хоть и левым, зато со всей пролетарской ненавистью, аж хрястнуло…
К сожалению, на этом ротозеи закончились: шестеро уцелевших разбойников начали что-то соображать и не только не спешили лезть в драку, но и держались настороже, на безопасном расстоянии. Но все еще с неким сомнением. Не вписывался в их сознание пеший рыцарь с резвостью дикой кошки. А вообще я заметил, что здешний люд странно нетороплив. Словно все, как один, имеют финские корни. И если в обыденной жизни это нивелировалось, то в бою, в момент наивысшей концентрации, с моей точки зрения, они двигались так, словно воздух обрел плотность воды. Вот я делаю один скачок – разбойники шире распахивают глаза и начинают заваливать корпус, смещая центр тяжести и освобождая опорную ногу. Второй скачок – нога пошла назад, руки потащили оружие вверх. Третий прыжок, и я всей массой сбиваю с ног почти всю шеренгу потерявших равновесие людей, впечатываясь в поверженные тела острыми чашками бронированных налокотников и наколенников. Жуть… как минимум еще двум уже не подняться.
Перекатываюсь в сторону, вскакиваю и втыкаю меч в спину пытающегося подняться с земли татя. Носком сапога в висок отправляю в нокаут того, из кучи, что ближе всех и очень удачно приподнял голову. Выдергиваю прошедшую насквозь сталь, упираясь ногою в труп, подшагиваю к краю свалки, из которой, пятясь как рак, пытается улизнуть еще один разбойник, вонзаю меч ему в шею, даже не меняя хвата, и… понимаю, что бой окончен. Вокруг меня только неподвижные тела, а из троицы, вязавшей девушку, – двое со всех ног улепетывают в лес, и только третий, скованный боем, выплясывает джигу вместе с Гладилой.
Собственно, так оно обычно и бывает. Тишина, вспышка, взрывы, стрельба, и опять тишина, воняющая гарью, тротилом и… скотобойней. Потом возвращается слух, и ты счастлив, потому что товарищи громко стонут, а не молчат. И чувствуешь, как невыносимо, запредельно устал.
Оценив шансы Гладилы, я не стал ему мешать, надо ж дать десятнику сбросить ярость, отомстить за погибших товарищей, а присел возле нокаутированного разбойника. Пленных надо допрашивать сразу, пока бурлит адреналин, пока в глазах кровь, а в ушах хрипы умирающих.
Две хлесткие пощечины, и он открыл глаза.
– Кто?
Увидеть над собой, едва придя в сознание, говорящую морду Змия и не обмочиться, надо иметь характер. Мой пленный, похоже, был не из робкого десятка. Но я не мог позволить ему молчать, а потому, не глядя, сильно ткнул стилетом в мягкое. Разбойник взвыл.
– Кто? – я повторил вопрос и нажал сильнее.
– Не знаю… – прохрипел тот.
Стилет вошел еще глубже.
– Харцыз… Одноглазый… Пощади…
У каждого свой предел терпения. Похоже, у разбойника он как раз закончился.
– Говори.
– Нас наняли. В Турине. Обещали по десять золотых. Ничего не делать. Быть на подхвате. Ехали в Зеленец. Уже почти проехали. Есаул всадницу заметил. Засели. Схватили. Стражники подоспели. Сцепились с ними. А тут – вы…
Пленный еще что-то тараторил, но я уже не слушал. Значит, нас не ждали. Нападение произошло случайно. Но что-то в Зеленце зреет. И если банду наняли в Турине, то вполне вероятно… Да, это надо додумать.
– Пощадишь? – задал разбойник наиважнейший для себя вопрос.
Я взглянул, куда собственно воткнул стилет, и вздохнул. Рука провидения, направившая оружие, оказалась беспощаднее меня. Лезвие скользнуло по бедру, вспоров яремную жилу. Кровь из пленного журчала ручьем. В моем веке и то такая рана считалась почти безнадежной: очень трудно останавливать кровотечение. А уж здесь, вдали от лекарей. Он и сознание-то не потерял до сих пор только благодаря тому, что торчавший в ране клинок частично закупоривал отверстие. Поэтому я поднялся, выдернул из тела татя стилет и молча повернулся к раненому спиной.