– Однако ты и папа подали не слишком удачный пример в этом смысле, – бездумно ляпнул я.
– Ерунда, – она обернулась, посмотрела мне прямо в глаза. – Мы прожили вместе тридцать лет, подарили тебе жизнь. Я бы назвала это вполне удачным браком.
– Но вы же развелись… – удивленно протянул я. – И цапались все время, жили как кошка с собакой.
– Может, и так, – ответила она, вернувшись к кастрюлям. – Но брак все равно был удачный. И я ничуть о нем не жалею. – Я был поражен. Должно быть, смягчилась под влиянием возраста. – Нет, – продолжила она. – Не жалею ни секунды. Иначе бы тебя не было на свете.
Что я мог сказать на это? Ничего. Я и не сказал.
Она снова обернулась ко мне.
– И теперь мне очень хочется внуков.
«Ага, вон оно что, – подумал я. – Это причина».
К тому же я был единственным ребенком.
– Тогда вам следовало завести побольше детей, – со смехом заметил я. – Нет смысла складывать все яйца в одну корзину.
Мама стояла совершенно неподвижно, и только тут я заметил, что она вот-вот заплачет.
Я поставил бокал на кухонный стол, шагнул к ней, крепко обнял за плечи.
– Прости, – пробормотал я. – Мне не следовало этого говорить.
– Ничего, – ответила она. Потянулась за салфеткой, промокнула глаза. – Никогда не знаешь…
– Не знаешь что?
– Ничего. Забудем об этом.
Нет, не «ничего», раз по прошествии стольких лет она оплакивает это.
– Будет тебе, мам, – сказал я. – Что-то тебя беспокоит, я же вижу. Валяй, выкладывай.
Она вздохнула.
– Мы хотели больше детей. Много детей. Ты был первенцем, и мы ждали тебя очень долго, были женаты уже восемь лет, когда ты появился на свет. Я так обрадовалась, что у меня мальчик. – Она улыбнулась, погладила меня по щеке. – Но потом выяснилось: что-то внутри у меня не так и больше детей не будет.
Теперь уже я почти что плакал. Мне всегда так хотелось братьев и сестер.
– Мы пытались, конечно, – продолжила она. – И однажды я снова забеременела, но на третьем месяце произошел выкидыш. И я тогда едва не умерла.
И снова я не знал, что сказать, а потому промолчал. Просто еще крепче обнял ее.
– Вот причина, по которой мы были так несчастливы в браке, – сказала мама. – Отец все больше злился, потому что я не могу иметь детей. Глупец. Да, что-то не так было у меня со здоровьем, но что я могла тут поделать, верно? Я изо всех сил старалась сохранить наш брак, но… – Она умолкла.
– О, мамочка. – Я снова сжал ее в объятиях. – Как же все это ужасно!
– Ничего, все в порядке. – Она отстранилась от меня, подошла к плите. – Все это было так давно!.. И картошка переварится, если я сейчас не сниму ее с огня.
Мы сидели за кухонным столом, и я наелся до отвала, просто до полного изнеможения.
Желудок был полон, но мать не оставляла попыток впихнуть в меня еще еды.
– Ну, еще одну профитроль? – спросила она и занесла полную ложку над моей тарелкой.
– Мам… – пробормотал я. – Я сыт. Не в силах больше проглотить и крошки.
Она смотрела разочарованно, но на самом деле я съел гораздо больше, чем ел обычно, даже в этом доме. Старался доставить ей удовольствие, но больше просто не лезло. Казалось, еще один глоток – и желудок просто лопнет. Она же не ела почти ничего.
Если я смолотил гигантский кусок говядины с целой горой картофеля и овощей, мама клевала с тарелки, как птичка, и большую часть своей порции мяса скормила толстому серому коту, который мурлыкал и терся о ее ноги на протяжении всей трапезы.
– Не знал, что ты завела кошку, – сказал я.
– Я и не заводила, – ответила она. – Это он сам завелся. Заявился как-то однажды вечером и с тех пор не уходит.
Неудивительно, если мама потчует его говяжьей вырезкой.
– Иногда пропадает на несколько дней, а то и на неделю, потом обязательно возвращается.
– А как его зовут? – спросил я.
– Понятия не имею, – ответила мама. – Ошейника на нем не было. Он в доме гость, не жилец.
В точности как я. Прихожу сюда наесться до отвала.
– Завтра снова на скачки? – спросила она.
Апрельские скачки в Челтенхеме продолжались два дня.
– Да, посмотрю несколько первых забегов, – ответил я. – Но с утра придется немного поработать. Захватил с собой компьютер. Можно использовать твой телефон для подключения к Интернету?
– Конечно, можно, – ответила она. – А во сколько ты хочешь уйти? Нет, я тебя не тороплю, но завтра днем у нас состоится заседание исторического общества.
– Первый забег в два, – сказал я. – Так что отправлюсь около двенадцати.
– Тогда приготовлю тебе ленч. Чтобы поел перед отъездом.
Сама мысль о еде казалась просто невыносимой. К тому же я знал, что утром она подаст полноценный английский завтрак.
– Нет, спасибо, мам, – сказал я. – Я встречаюсь с одним клиентом за ленчем.
Она покосилась на меня, всем видом давая понять: сынок, ты врун.
И была права.
– Не нравится мне все это, но, раз он просит, мы должны выполнять, – сказал Патрик, когда в восемь утра я позвонил ему по домашнему телефону. – Попрошу Диану, пусть займется прямо сейчас. – Диана была одной из его помощниц, той самой, которая недавно получила квалификацию НФК. – Ты сегодня опять в Челтенхеме?
– Да, – ответил я. – Но посмотрю только первые три забега.
– Попробуй поговори еще раз с Билли Серлом. Вразуми его.
– Попробую, – обещал я. – Но он настроен решительно. И даже вроде бы напуган.
– Все это выглядит как-то подозрительно, – заметил Патрик. – Но мы обязаны выполнять пожелания клиента. И не можем всякий раз взваливать ответственность на вышестоящие инстанции, они не поощряют неразумных действий с нашей стороны.
– Да, но мы обязаны сообщать о каждом случае, который выглядит противозаконным, на наш взгляд.
– Разве у тебя есть доказательства того, что он затеял что-то незаконное с этими своими вложениями?
– Нет. – Я выдержал паузу. – Интересно знать, нарушать правила скачек – тоже противозаконно?
– Вводить в заблуждение людей, делающих ставки, незаконно. Помнишь тот случай в Бейли, несколько лет назад?
Я помнил. Еще как помнил!
– Билли сказал, что задолжал какому-то парню. Вроде бы ему нужно отдать сто кусков. Это очень большой долг. Может, он в сговоре с каким-то букмекером?
– Играть на тотализаторе – это не противозаконно, – заметил Патрик.
– Может, и нет, – согласился я. – Но профессиональным жокеям строго-настрого запрещается делать ставки на скачках.