— Нет, «Сада Лилий». Есть такое заведение в Лабиринте, прекрасное местечко для сифилитиков и прочей грязи, — продолжал Культяпка. — После того, как он ей его продал, кррф исчез. Вчера вечером он принес его мне. Сегодня вечером наркотик исчез из моего сейфа.
— Марип не мог этого сделать, — сказал Мизраит.
— По части колдовства, не мог — вот почему я утверждаю, что за этим мог стоять ты. Это что? Шутка?
Мизраит отхлебнул из чашки.
— Хочешь чая?
— Нет. Так что же это?
Колдун протянул наполовину пустую чашку девочке.
— Еще чая.
Он наблюдал за тем, как она шла к самовару.
— Я купил ее из-за походки. Правда, она у нее прекрасна. Со спины ее можно принять за мальчика.
— Пожалуйста, Мизраит. Для Эмоли это означает финансовый крах, а для меня — величайшее оскорбление.
— Шутка, а? Ты думаешь, я способен на глупые шутки?
— Я знаю, что иногда ты совершаешь такие действия, причины которых мне не понять, — ответил он тактично. — Но это серьезно…
— Я ЗНАЮ ЭТО! — он взял в руки чашку, выудил оттуда цветочный лепесток и растер между пальцами. — Более серьезно, чем ты думаешь, если мой сын в этом замешан. Он что, весь исчез? Не осталось и крошечного кусочка?
— Щепотка, которую ты дал моему евнуху, — обратилась Эмоли к Культяпке. — Она все еще может быть у него.
— Принесите ее, — сказал Мизраит. Челюсть у него отвисла, на минуту он уставился в свой чай. — Я не делал этого, Ластел. Это сделал кто-то другой.
— С помощью Марипа.
— Может быть, бессознательной. Посмотрим… Марип достаточно образован, чтобы почувствовать значимость сыра, и, я думаю, что житейски он достаточно практичен, чтобы отличить кусок редкого кррф и знать, кому его можно продать. Но сам он не способен его извлечь колдовскими чарами.
— Ты опасаешься, что он тебя предал? — Мизраит погладил длинные волосы девочки. — Мы недавно немного повздорили. Относительно его успехов… Он думает, что я учу его слишком медленно, утаивая… Секреты. Дело в том, что заклинания — вещь сложная. Суметь произвести одно заклинание на свет еще не значит суметь его контролировать; для этого требуются практика и опыт. Он видит, что умеют делать его братья, и завидует. Я так думаю.
— Ты не можешь прочитать точно, что у него на уме?
— Нет. Это могущественное колдовство в отношении других, но, чем ближе к тебе человек, тем сложнее его выполнить. Против собственной крови… Нет. Его мозг закрыт для меня.
Вернулась Эмоли с кусочком пергамента. Она вежливо протянула его магу.
— Он поделился с другим телохранителем и с вашим сыном. Этого достаточно?
В центре пергаментного клочка чернели крупицы вещества.
Мизраит взял их между большим и указательным пальцами, и лицо его исказила гримаса.
— Маркмор! Второй самый могущественный колдун в Санктуарии — выскочка, которому еще даже не минуло сто лет.
— Твой сын в союзе с твоим самым сильным соперником? — спросил Культяпка.
— В союзе или в рабстве, — Мизраит встал и скрестил руки. Телохранитель исчез; подушки превратились в кучу золотых слитков. Он пробормотал какую-то тарабарщину и широко раскинул руки.
Перед ним появился Марип. Это был красивый юноша: шелковистые серебристые волосы, яркие черты лица. Он был к тому же разъярен, гол и очень грозен.
— Отец! Я занят! — он сделал резкий жест и исчез.
Мизраит повторил тот же самый жест, и юноша появился вновь.
— Мы можем проделывать это всю ночь. Не лучше ли тебе поговорить со мной?
Сын ответил намного менее грозно:
— Это непростительно, — и он поднял руку, чтобы опять исчезнуть; затем убедился, что Мизраит делает то же самое. — Одень меня.
Один слиток золота исчез, и на Марипе появилась туника из тканого золота.
— Скажи мне, не находишься ли ты в рабстве у Маркмора?
Кулаки юноши сжались.
— Нет, не нахожусь.
— Ты абсолютно уверен?
— Мы с ним друзья, партнеры. Он обучает меня различным вещам.
— Ты знаешь, что я тебя выучу всему, постепенно. Однако…
Марип сделал движение руками, и груда золота превратилась в кучу вонючих испражнений.
— Дешево, — сказал Мизраит, сморщив нос. Он повернул свой локоть под определенным углом, и золото вновь вернулось.
— Разве, ты не видишь, что он хочет тебя использовать в своих целях?
— Я вижу, что он хочет добиться доступа к тебе. Он был достаточно откровенен в этом.
— Стефаб, — прошептал Мизраит. — Нестеф.
— Тебе требуется помощь моих братьев?
Появились оба старших брата Марипа, встав по обе стороны от Мизраита.
— Что мне надо, так это добиться от тебя разума, — и другим братьям.
— Взять его!
Тяжелые золотые цепи приковали запястья и щиколотки юноши к неожиданно появившимся в полу кольцам. Марип напрягся и порвал одну цепь; тогда огромный куб льда сковал его. Лед начал таять.
Мизраит повернулся к Культяпке и Эмоли.
— Вы ослабляете наши усилия своим присутствием.
Золотой брус плавно опустился в руки женщины.
— Это будет вам компенсацией. Ластел, ты получишь свой кррф, раз уж я взялся за этим проследить. Будь осторожен в течение следующих нескольких часов. Идите.
Пока они шли к выходу, в комнате стали появляться другие фигуры. Культяпка разглядел мелькающий силуэт Маркмора.
В фойе Эмоли вручила золото своему евнуху.
— Давайте вернемся в Лабиринт, — сказала она. — Это место опасно.
Культяпка отправил кока-пирата домой, а сам провел остаток ночи, занимаясь привычным бизнесом, отпуская вино и кррф, торгуясь из-за каждой монеты. Он сам принял разумную долю кррф — местный сорт — чтобы оставаться начеку. Но ничего сверхъестественного не произошло, и ничего более волнующего, чем выбивание глаза одному из посетителей во время спора, возникшего при игре в кости. Ему пришлось перешагнуть через отдавшего богу душу бывшего клиента, когда он вышел на рассвете, чтобы запереть таверну. По крайней мере, у бедолаги хватило приличия помереть снаружи, так что никакой отчет писать не надо.
Одной из причин, по которой он любил работать в ночные смены, часто несущие смерть, был интересный городская пейзаж, который можно было лицезреть на следующий день в Санктуария ранним утром. Солнце к тому времени уже палит беспощадно, скорее обнажая все окружающее уродство, нежели скрывая его. Сточные канавы полны помоев и экскрементов. Немногочисленные изможденные ночным пиршеством гуляки бредут, слегка пошатываясь, небольшими группками или, находясь в полубессознательном состоянии, блюют, ожидая первых признаков просветления, чтобы здесь же и заснуть. Собаки, роющие носами остатки вечерней кормежки — разлагающейся, гнилой, грязной мертвечины. Он находил мрачное удовольствие во всем этом. Двойное удовольствие этим утром благодаря тому, что слегка переборщил на этот раз с кррф, от которого у него внутри все пело смертельную песню.