Вспыхнувши гневом, ему отвечал Ахиллес быстроногий:
«Ты одурачил, Заступник, меня, меж богами вреднейший,
В поле отвлекший от стен! Не то еще много б троянцев
Землю глодало зубами, назад в Илион не вернувшись!
Славы великой меня ты лишил. Спасти же троянцев
Было не трудно тебе: не боялся ты в будущем мести!
Как я б тебе отомстил, если б это мне было возможно!»
Так он ответил и, жаром горя боевым, устремился
К городу снова, как конь с колесницей, награды берущий;
По полю быстро, легко он летит, над землей расстилаясь.
Так же стремительно двигал Пелид и ступни, и колени.
Первым старец Приам Ахиллеса увидел глазами.
По полю несся он, словно звезда, снаряженьем сверкая, —
Словно звезда, что под осень восходит и ярким сияньем
В мраке ночном средь бесчисленных звезд выделяется в небе.
«Пес Ориона» — такое названье звезде этой дали.
Всех она ярче блестит, но знаменьем грозным бывает
И лихорадки с собою тяжелые смертным приносит.
Так же и медь на груди у бегущего ярко сверкала.
Вскрикнул старик, и руки воздел, и бить себя начал
По голове. И, глубоко стеная, любезному сыну
Начал кричать, умоляя его. Но тот оставался
Пред воротами, пылая желаньем сразиться с Пелидом.
К Гектору руки старик протянул и жалостно молвил:
«Гектор! Не жди ты, дитя мое милое, этого мужа
Там, один, вдалеке от других! Ахиллесом сраженный,
Скоро ты гибель найдешь, ибо много тебя он сильнее,
Грозный! О, если б он так же, как мне, стал мил и бессмертным!
Скоро б собаки его и коршуны в клочья порвали,
В поле лежащего! Страшная скорбь мне покинула б сердце!
Доблестных много сынов он лишил меня в битвах кровавых,
Иль умертвив, иль пленив и продавши на остров далекий.
Да и сейчас я в числе воротившихся в город троянцев
Двух сыновей моих милых увидеть не мог, — Ликаона
И Полидора, рожденных владычицей жен Лаофоей.
Если же в лагере живы они, то, как время настанет,
Золотом выкуп и медью внесем мы; довольно их в доме:
Выдал мне Альт престарелый за дочерью много сокровищ.
Если ж погибли они и спустились в жилище Аида,
Горе большое лишь мне да матери, их породившим.
Все остальные троянцы скорбеть о них будут не долго, —
Только бы ты не погиб, усмиренный копьем Ахиллеса!
Ну же, дитя мое, в стены войди, чтоб остаться спасеньем
Трои сынам и троянкам, чтоб славы большой не доставить
Сыну Пелея, чтоб милой ты жизни и сам не лишился.
Да и меня пожалей, — ведь еще я живу и в сознанье, —
Жалкий, несчастный! Родитель Кронид мне пошлет на пороге
Старости жребий ужасный. О, много придется мне видеть!
Гибнущих видеть сынов, дочерей, увлекаемых в рабство,
Спальни громимые их, младенцев, еще несмышленых,
С ярою злобой в ужасной резне разбиваемых оземь,
В гибельных видеть ахейских руках невесток плененных!
Псы и меня самого перед дверью моей напоследок,
Алчные, будут терзать, когда кто-нибудь, поразивши
Острою медью меня, из членов дух мой исторгнет.
Сторожевые собаки, — их выкормил сам у столов я, —
Крови напившись моей, одурелые, лягут у двери.
Юноша, павший в бою, пронзенный губительной медью,
Выглядеть будет пристойно, лежи он хоть так, хоть иначе.
Весь он и мертвый прекрасен, где б тело его ни открылось.
Если ж седой подбородок и голову, если срамные
Части нагие у старца убитого псы оскверняют, —
Горестней зрелища нет для смертнорожденных несчастных».
Сыну он так говорил и, за волосы взявшись седые,
Из головы вырывал их. Но духа его не склонил он.
Мать, со своей стороны, заливалася в горе слезами,
Платье рукой распахнула, другою на грудь указала
И обратилась в слезах со словами крылатыми к сыну:
«Гектор, сын мой! Хоть это почти, и над матерью сжалься!
Если когда-нибудь грудью я слезы твои прекращала,
Вспомни об этом, мой сын, и с врагом нападающим бейся
Из-за стены городской, а один впереди не сражайся!
Если тебя он, жестокий, убьет, то не будешь оплакан
Ты на постели ни мною, рожденье и отпрыск мой милый,
Ни многодарной женою, а будешь от нас ты далеко
Перед судами ахейцев собаками резвыми съеден!»
Так они к милому сыну, рыдая, слова обращали,
Жарко его умоляя. Но духа его не склонили.
Молча он ждал приближенья огромного сына Пелея.
Так же, как путника горный дракон выжидает в пещере,
Трав ядовитых наевшись, исполненный ярости страшной.
Грозным он взглядом глядит, извиваясь у входа в пещеру.
Так же и Гектор стоял, неугасным охваченный пылом,
К выступу башни внизу свой блистающий щит прислонивши.
И обратился, смутясь, к своему он отважному сердцу:
«Горе мне! Если отсюда в ворота и в стены я скроюсь,
Первый же Пулидамант мне поставит в упрек, что троянцев
Он мне совет подавал назад отвести к Илиону
В ту злополучную ночь, как Пелид поднялся богоравный.
Я не послушал его. А на много б то было полезней!
Нынче ж, когда мой народ безрассудством своим погубил я,
Я и троянцев стыжусь, и длинноодеждных троянок,
Чтоб не сказал кто-нибудь, и родом, и доблестью худший:
«Гектор народ погубил, на свою понадеявшись силу!»
Так говорить они будут. Гораздо мне лучше тогда бы,
В схватке один на один умертвив Ахиллеса, вернуться
Иль под рукою его перед городом славно погибнуть.
Или, может быть, лучше и выпуклый щит мой, и крепкий
Шлем на землю сложить и, пику к стене прислонивши,
Прямо навстречу пойти безупречному сыну Пелея
И обещаться обратно отдать Атреидам Елену,
Вместе же с ней и большие богатства, которые в Трою
В полых своих кораблях увез Александр, что и было
Ссоры началом. А кроме того предложу поделиться
С ними богатствами всеми, которые город хранит наш,
После ж с троянских старейшин я клятву бы взял, обязав их,
Чтоб ничего не скрывали, но, сколько богатств ни хранится
В городе нашем прекрасном, на две разделили бы части.
Но для чего мое сердце волнуют подобные думы?
Нечего мне к Ахиллесу итти! Мольбы не почтит он,