— Один точно погиб. И почти на ваших глазах, — уклонилась от прямого ответа я.
— Вот видите… Доска из России — это часть целого. Но и она обладает самостоятельной силой…
— И вы вызвали меня сюда именно поэтому?
— Я не вызвал… Я пригласил вас. Я думаю, вы поможете мне найти ключ. Именно вы, рыжеволосая Катрин…
— Ключ? Какой ключ?
— Мне кажется, Лукас оставил здесь что-то. Он оставил ключ…
— Это метафора, Херри? — осторожно спросила я.
— Как хотите, — он нетерпеливо дернул подбородком. — Можете называть это метафорой… Суть не меняется. Лукас не мог уйти просто так. Он оставил ключ, и я уже видел слепок этого ключа. Мне кажется, что видел…
— Я не совсем уверена, что понимаю, о чем вы мне говорите, — с сумасшедшими лучше быть лояльной. Терпение и благожелательность, Катерина Мстиславовна!
— Сейчас поймете, Катрин.
Херри-бой с удвоенной энергией заползал среди фотографий и выбрал наиболее удачный снимок центральной части триптиха. Затем снова полез в папку и вытащил еще один снимок.
— Вот, смотрите. Это петербургские снимки “Всадников”. Те, что я делал в мастерской у второго вашего приятеля, Ивана Бергмана. Вы помните?
Конечно же, я помнила: софиты, которыми Херри окружил “Всадников”, несколько точек съемки и разные объективы. Тогда Херри-бой казался безобидным специалистом по Лукасу ван Остреа, он не вызывал у меня никаких опасений.
— Да. Я помню.
— А теперь я просто соединю их.
— Что?
— Фотографии… Пока фотографии, ведь “Всадников” еще нет в Голландии. Я соединю их так, как выглядели бы вместе левая створка триптиха и его центральная часть.
Херри-бой составил фотографии, и картина начала Страшного Суда стала еще более полной. Всадники состыковались с видениями Зверя идеально.
— Теперь вы понимаете, что это одно целое?
— Да. Теперь понимаю. — Херри-бою действительно стоило бороться за “Всадников”, он нуждался в них больше всего. И он имел самые предпочтительные права.
— Мне нужны “Всадники”, Катрин! — он посмотрел на меня умоляюще.
— Я же сказала. Переговоры можно начать в самое ближайшее время. Только вот что, Херри… Где же еще одна створка? Правая?
— Я не знаю…
— А как к вам попала центральная часть?
— О, это еще одна давняя история. Я уже говорил вам о страшном наводнении 1953 года. Тогда вода прорвала дамбы. Ее нашли в одном из домов у Рейна, хозяева которого погибли. Утонули. Картина была передана сюда, в Мертвый город. Уже после этого Мертвый город стал музеем.
— Ну а вы как здесь оказались, Херри? — я с видимым удовольствием задавала Херри-бою самые простые вопросы, именно они отводили его от опасной черты невменяемости.
— Я был студентом Амстердамского университета, когда впервые услышал о Лукасе Устрице. Факультет естественных наук.
Ну что ж, студенты факультета естественных наук чаще всего ударяются в мистику, точно так же, как физики-ядерщики обожают ходить в церковь по выходным.
— Я приехал сюда на экскурсию, совершенно случайно, со своими друзьями, со своей невестой и увидел картину… И она сказала мне…
— Невеста?
— Да нет же… Картина… Я стоял перед ней, и она сказала мне: “Ты должен остаться здесь, Ламберт-Херри”…
Час от часу не легче, Херри-бой, оказывается, слышит голоса. Но, с другой стороны, Жанна д'Арк тоже слышала голоса, что не помешало ей стать национальной героиней Франции… Я так и видела эту летнюю поездку к морю, веселенькую экскурсию, которая не предвещала ничего страшного. Юный Херри-бой и его невеста, типичная голландка с грубым ртом; их подвыпившие друзья из университета — разухабистая студенческая компашка, любители пива, селедки и каких-нибудь “Секс Пистолз”. Херри-бой начал приставать к невесте еще на прогулочном катере, он мечтал добраться до острова и под сенью староголландских избушек залезть к своей девочке в шелковые бикини. Но вместо этого увидел картину. И все рухнуло.
Бедная невеста.
— Я устроился здесь. Сначала рабочим. Следил за состоянием домов, держал их в порядке. А потом, когда умер директор Музея Лукаса Устрицы, занял его место.
— Надеюсь, смерть директора…
— О нет! Он долго болел. У него был рак желудка… Я здесь уже пятнадцать лет.
— А ваша невеста?
— Я говорил вам. Мы расстались. Она не захотела… Она не поняла меня.
Хотела бы я видеть дуру, которая бы поняла!..
— И вот теперь появились вы, Катрин. Интересно, в каком контексте он меня рассматривает?
— Вы появились вместе со “Всадниками”… Это знак. Вот это — тоже знак. Самый важный.
Херри-бой снова углубился в совмещенные фотографии.
— Смотрите, Катрин. Две части триптиха имеют художественную ценность сами по себе. Но если их совместить… Обратите внимание на пейзаж на заднем плане.
Я послушно уставилась на пейзаж, но так ничего в нем и не заметила. Произвольные линии разверзшихся океанов и сломанные горные цепи были прописаны не так тщательно, как основные фигуры композиции. На Зверя и его свиту я пыталась не обращать внимания — несмотря на то что я скептически относилась к откровениям Херри, картина вызывала у меня смутный страх.
— Я ничего не вижу, Херри! И что именно я должна увидеть?
Он бросился к своему столу, уронил на ходу стопку каких-то журналов и выволок на свет божий лупу.
— Вот. Так вам будет понятнее. Поверхность фотографии приблизилась, стала даже различима крупнозернистая печать.
— Я пытался делать фотографии с максимально возможным разрешением. Затем очистил изображение на компьютере и прогнал его через принтер.
— Очень мило получилось.
— Вы смотрите невнимательно. Некоторые линии центральной и левой части совпадают на стыках. Я хочу, чтобы вы их рассмотрели.
Наконец-то я поняла задачу. И принялась добросовестно рассматривать стыки. Сначала я делала это только из вежливости, но потом до меня стал доходить смысл сказанного Херри. Прихотливые изгибы у кромок фотографий, не имевшие никакого смысла сами по себе, неожиданно стали складываться в некую цельную картину, в некое подобие плана.
— Вы видите, Катрин? — шепотом спросил у меня Херри. — Теперь вы видите?
— Подождите, Херри… Вы хотите сказать, что здесь спрятан…
— Все эти линии на что-то указывают. На что-то, что человек, обладающий достаточной информацией, может найти… Это и есть тот ключ, о котором я говорил, Катрин.