Купель дьявола | Страница: 8

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

— А где она сама? — Марич приподнял брови.

— На лестнице. Боюсь, она сейчас не в состоянии давать показания.

Марич посмотрел на меня неодобрительно, но оставил мое замечание без комментариев.

— Разберемся, — он щелкнул авторучкой. — Теперь вы. Вам знаком э-э… пострадавший?

— Да, — запираться было бессмысленно. — Его фамилия Быкадоров. Он бывший муж моей подруги.

И твой бывший любовник, Катя Соловьева. Но этого не стоит заносить в протокол

— Быкадоров. Странная фамилия….

Действительно странная, почему я раньше никогда не думала об этом? Помесь тореадора и быка, которые так и не смогли победить друг друга.

— Значит, труп обнаружила хозяйка. Вы зашли вместе с ней?

— Нет. Она позвонила мне, попросила приехать, сказала, что в квартире… — я сделала паузу, чтобы набрать воздуха, — что в квартире мертвое тело… Тело ее бывшего мужа.

И твоего бывшего любовника, Катя Соловьева. Тело, которое сводило тебя с ума, но этого не стоит заносить в протокол.

— А почему она позвонила вам? Почему сразу не обратилась в органы?

— Она была напугана, — я старательно подбирала слова, боясь предать Жеку: ведь я уже предала ее один раз. — Представьте себе, вы входите в квартиру и обнаруживаете своего бывшего мужа мертвым… Очевидно, у нее хватило сил только на один звонок, очевидно, ей хотелось, чтобы рядом с ней был близкий человек. Пока весь этот кошмар не закончится.

— Она позвонила, вы приехали, и… — Марич принялся грызть колпачок ручки, совсем по-детски: в пятом классе я тоже грызла ручку, корпя над математикой.

— …и сразу же позвонила вам, — соврала я.

— А в комнату вы не входили?

— Заглянула, — если уж начала врать, то ври до конца, только тогда ложь сложится во вдохновенную правдивую партитуру: фаготы, валторны, арфа и большой барабан.

— Значит, заглянули.

— Поняла, что Жека… Евгения, моя подруга, говорит правду, и сразу-же позвонила. Вы очень оперативно приехали.

Марич пропустил мою мелкую заискивающую лесть мимо ушей.

— Я так понял, что вашей подруги не было несколько дней.

— Она была с детьми на даче, под Зеленогорском. У нее двое детей. Вернулась сегодня днем… И вот, пожалуйста.

— Это дети э-э… потерпевшего? — Кирилл Алексеевич проявил недюжинную для капитанских звездочек смекалку.

— Да. Но Быкадоров оставил их еще до рождения. Он много лет с ними не живет.

— Как же он попал в квартиру?

Точно так же, как попал в квартиру ко мне, материализовался из воздуха, вот и все. Для тела Быкадорова не было преград, будь то стена панельного дома или кожа влюбленной женщины.

— Должно быть, у него был ключ, — будет лучше, если я оставлю свое скорбное знание при себе. — Сохранился с прошлых времен.

— У кого еще был ключ от квартиры?

Только у меня и у Лаврухи Снегиря, крестных папы и мамы двойняшек. Теперь крестная мама сидела перед капитаном Маричем, а крестный папа вот уже полтора месяца гнил в Псковской области, на реставрации какого-то храма. Почетная ссылка, если учесть, что до Псковской области Лавруха объездил пол-Европы и три месяца прокантовался в Мексике, изучая монументальное наследие Сикейроса [7] . Сикейроса он терпеть не, мог, но души не чаял в Латинской Америке. Именно оттуда он привез все свои баночки и патологическую любовь к латиноамериканцам.

— Ключ был у меня, — сказала я, умолчав о Лаврухе: не стоит впутывать его в эти неприятности. — Он и сейчас у меня.

— Ну да. Вы ведь близкая подруга… Дверь на кухню приоткрылась, и в проеме дверей показалась лохматая голова.

— Ты сильно удивишься, Кира, но, кажется, это тот самый парень, который наследил у Гольтмана в Павловске. За ним еще пара дел. На него уже была ориентировка.

— Скоро закончите? — ни один мускул не дрогнул на лице Марича.

— Не можем найти его одежду. Не голым же он сюда ввалился, в самом деле, — пророкотала голова и исчезла.

— Н-да… — Кирилл Алексеевич откинулся на спинку стула и пристально посмотрел на меня. — Слышали? Не такой уж он безобидный, бывший муж вашей подруги. Вы кем работаете, Катерина Мстиславовна, что-то я запамятовал….

— Запамятовали спросить, — огрызнулась я. — У меня арт-галерея на Васильевском.

— Так-так, картинная галерея, — ручка Марича зацарапала по бумаге. — Очень интересно. Фамилия Гольтман вам о чем-нибудь говорит?

Единственный Гольтман, которого я знала, золотушный Ося из параллельного класса, счастливый обладатель коллекции марок по экстремальным видам спорта, уже много лет жил в Хайфе.

— Нет. Фамилия Гольтман ни о чем мне не говорит.

— Странно. Вы занимаетесь картинами, у вас галерея, и вы слыхом не слыхивали об Аркадии Аркадьевиче Гольтмане…

Черт возьми, ну конечно же, полгода назад, трясясь в метро, я подсмотрела это имя в газете у соседа по вагону, мрачно читавшего газету. Аркадий Аркадьевич Гольтман был заключен в черную траурную рамку. Друзья и близкие скорбят о безвременной кончине… Крупный коллекционер… Камеи, миниатюры и коллекция живописи барокко…

— Подождите… Это коллекционер, да? Живопись барокко.

— Вот видите, — Марич почти влюбленно посмотрел на меня. — А говорите, что не знаете.

— Но ведь он умер что-то около полугода назад. Я читала некролог.

— Он-то умер, а наследники живы-здоровы. Вернее, наследник. Иосиф Семенович, племянник покойного. Его обокрали неделю назад. Судя по всему, бывший муж вашей подруги принял в краже самое непосредственное участие.

— Я должна воздеть руки к небу? — нагло спросила я, злясь на себя, а еще больше — на Быкадорова. Ну конечно же, мой святой Себастьян был фартовым вором, разве что слепой не заметил бы этого. Только фартовый вор мог легко проникать в чужие квартиры, взламывать чужие сны и без всяких отмычек отпирать сердца влюбленных женщин… А кража магнитолы много лет назад была лишь детской шалостью. Потом Быкадоров подрос и решил заняться чем-то более серьезным и респектабельным.

— Совсем необязательно. Мне бы хотелось посетить вашу картинную галерею. Где, говорите, она находится?

— Васильевский остров, угол Среднего и Шестнадцатой линии. Я бываю там с десяти до пяти, кроме суббот и воскресений. Милости прошу. Может быть, выберете что-нибудь для жены. Или тещи. Если, конечно, вы не стеснены в средствах.

— Увы, — интимно осклабился Марич. — Боюсь, что карман не позволит. Наше единственное богатство — это наши головы.