Я растянулась на ковре – может быть, вес потому, что и Господь Бог тоже мужчина, не лишенный маленьких слабостей, он не прочь исподтишка взглянуть на маленькую раковину женского уха…
Я была уверена, что завтра или послезавтра, но Серьга обязательно позвонит мне – и не только потому, что я могла ему понравиться, это как раз было делом десятым.
Во-первых, еще во ВГИКе он отличался страстью к извинениям, это называлось у него “похмельным синдромом” и служило чем-то вроде огуречного рассола после пьянки. Он методично обходил всех, кому успел подгадить в период алкогольной невменяемости, и уныло извинялся. Он не успокаивался до тех пор, пока жертва его словесных или кулачных подвигов, плюнув на все, не говорила: “Все в порядке, старичок, знаем мы эти твои неконтролируемые импульсы. Иди с Богом!"
И, во-вторых, я была как-то связана с Аленой, рано или поздно это всплывет. Безнадежная, почти преступная страсть к ней была не изжита, я это видела, портрет Алены тоже на это намекал, шрамы на холсте больше походили на страстные поцелуи…
Нет, за марийского гения Серьгу можно не беспокоиться – он сделает все, что найду нужным я. Его вполне можно использовать вслепую.
Стоп-стоп, а почему вслепую?
Я даже приподнялась от этой мысли, иглой прошившей мне сердце. Почему вслепую? Ведь можно рассказать ему – если не все, то многое. Тогда ты получишь союзника, который вполне осознанно поможет тебе, а то, что он поможет, не вызывало сомнений. Он учился во ВГИКе, а ВГИК всегда похож на ген-мутант, он напрочь меняет химический состав крови, он вовлекает любого зазевавшегося в странную игру с жизнью, так похожую на кино…
Серьга вхож в порочный круг Туманова, он уже не может вызвать подозрений, как не может вызвать подозрений почтальон или разносчица молока. Если ты посвятишь его – можно напрямую спросить об Александре Анатольевиче и о многих других. Искушение переложить на кого-то хоть часть адской работы было таким сильным, что я даже затрясла головой.
Нет.
Нет, ты не имеешь права использовать его таким образом. Ты не можешь быть уверена в нем настолько, чтобы он стал не только частью твоего плана, но и частью тебя самой. Серьга был открыт, наивен, простодушен, как эвенк со стойбища. И все эти достоинства автоматически оборачивались недостатками, стоит только посвятить Серьгу в суть происходящего. Кроме того, он от нечего делать стал крепко выпивать, и его вгиковские, часто комические алкогольные вспышки теперь приобрели мрачно-затяжной характер. Полоснуть ножом Туманова, как он делает это с портретом Алены, у него вполне может хватить ума, но вот хватит ли сил? Мне нельзя светиться, а Серьга, с его горячностью, засветит меня обязательно.
Он засветит меня обязательно, кем бы я ни представилась – подругой Алены, сотрудником Интерпола, агентом ФБР, далай-ламой… Пусть все остается, как остается, и я останусь при своем – мститель, карающая десница, тать в ночи…
Нет, своей собственной роли я никому доверить не могу.
Я еще несколько секунд пролежала неподвижно, закрыв глаза, и страсть к поискам соучастника прошла сама собой.
Теперь нужно набраться терпения и дождаться каныгинского звонка.
Но ждать просто так я не хотела.
У меня оставался запасной вариант – Сирии.
Пока в лагере любителя ритуальных услуг Туманова наблюдается ленивое послеобеденное затишье, самое время навестить берлогу Сирина. В удачу я верила мало – Сирии был кондовым осторожным профессионалом, – но попытаться стоило. Ключи от ларца сириновых тайн манили безопасностью и относительной несложностью предприятия. Адрес был четко пропечатан в паспорте гражданина Дрондина, оставалось только доехать до места на подходящем виде транспорта и открыть дверь.
Я решила посвятить экскурсии в пенаты Сирина следующий день, пока Серьга будет приходить в себя, подъедать нарезанную толстыми ломтями колбасу и отпаиваться рассолом.
Я наметила все то, что может заинтересовать меня, чтобы на месте не тратить время на ненужные поиски, – записные книжки, фотографии, кассеты, всю канцелярскую мелочь, в которой заключена информация о долгой жизни Сирина.
Лучше всего отправиться туда поздним вечером – судя по адресу, район был рабочим, а работяги предпочитают сидеть вечерами дома, попивая водку и потрахивая своих расплывшихся жен. У них нет кобельков мастино-наполитано, которых нужно прогуливать ближе к полуночи, а их детки предпочитают грабить ларьки в другом конце города.
Я переписала адрес Сирина на листок бумаги, а потом сожгла паспорт в малахитовой пепельнице – лишняя улика; Венькин браслет многому меня научил.
Я бросила в рюкзак ключи от квартиры Сирина, туда же положила перчатки. Рано или поздно квартиру Сирина вскроют, а мне совсем не хотелось оставлять там визитную карточку своих папилляров.
"Ну ты прямо пролетарский Джеймс Бонд! – восхитился Иван. – Штандартенфюрер Штирлиц, партайгеноссе Борман, адмирал Канарис и наш человек в Гаване. Только стреляющей авторучки не хватает. Испортили тебя дублированные шпионские фильмы!"
"Во-во! В небесах шпиен летит и яичками звенит, – проявил свой поэтический талант Нимотси. – Он перчатки натянул и на микрофильм срыгнул!"
Я послала их подальше, но была вынуждена признать, что в их замечаниях много справедливого, все происходящее мало походило на правду. И оставалось для меня безумной игрой. А игра предполагала наличие перчаток, все грабители банков вызывали слабое сочувствие, а расплата всегда оставалась за кадром.
Ну а пока она не пришла – выше голову и смейся, кажется, так было в первых тактах забытой мелодии двадцатых годов.
Перед тем как выйти из квартиры, я критически осмотрела себя в зеркале – никакого макияжа, стандартные джинсы, куртка; если я когда-нибудь стану трупом, то следственная группа намучается с моей безликой усредненностью. Ключи позвякивали в пустом рюкзаке – из предосторожности я больше ничего не взяла.
Я захлопнула за собой дверь и отправилась к Сирину.
* * *
…В половине двенадцатого я уже была в Текстильщиках, одном из самых унылых московских районов. Панельные многоэтажки, второсортные сталинские дома и хрущобы никак не хотели складываться в пасьянс и перемежались длинными железобетонными заборами уже давно почивших в бозе складов и предприятий.
Я довольно быстро и – главное! – без посторонней помощи нашла дом Сирина, оказавшийся серой кирпичной шестиэтажкой, определила подъезд и независимо вошла вовнутрь. Квартира Сирина была на предпоследнем этаже, куда я поднялась, никого не встретив.
На сирийской лестничной площадке, очевидно, жили поклонники московского “Спартака” – вся стена была изгажена клубной символикой. Туда же вклинились фанаты группы “ДДТ” и камикадзе-токсикоманы, исповедующие культ Курта Кобейна.