— Что с тобой? — участливо спросил Симон.
— А ты не догадываешься? Тем лучше, давно хотела тебе сказать, что…
— Что ты и граф Гардани? Я это понял раньше тебя. Поблагодари святого Эрасти, девочка. Гардани — хороший человек, добрый, честный… В нем нет ни на грош того гонора, что в крови у нобилей помельче. Я давно пользовал семью эркарда и знаю, что Шандер очень любил Ванду, но со временем скорбь проходит. Ты, во всяком случае, из куда лучшей семьи, чем его первая жена.
А про Родольфа не думай. Приедет новый кардинал, он вас быстро разведет. Я сам буду свидетельствовать в твою пользу. Ты была несовершеннолетней, детей нет и не было, последние семь лет вы не жили вместе, у него было много случайных подруг, пока он не допился до того, что перестал быть мужчиной. Церковь встанет на твою сторону…
— Симон, дорогой, ты же сам не веришь в то, о чем говоришь!
— Ты считаешь, что я лгу или что я ошибаюсь?
— Ты не ошибался бы, если бы… Симон, Симон, неужели ты не чувствуешь, что происходит… Я раскладывала О. Нас ждет беда…
— Нет такой беды, с которой нельзя справиться. Возможно, твой муж в чем-то прав, когда говорит, что я не смотрю на небо. Я не ищу дурных предзнаменований, а пытаюсь исправить то, что от меня зависит. Не надо пугать себя раньше времени. Будем жить. В конце концов, ты нашла свою судьбу. Радоваться надо, а не бояться.
— Я стараюсь, — откликнулась Лупе, — но я не могу не бояться. Я очень боюсь за Шандера, Симон. В Высоком Замке творится что-то страшное, я это чувствую.
— Ну, раз такое дело, попробуй снова разложить карты…
— Я пробовала. Но ничего не получается. Выпадают одни Темные Пустые…
2228 год от В. И, Ночь с 23-го на 24-й день месяца Лебедя.
Роггский тракт.
Опытная серая сова издали углядела здоровенного зайца. За свою жизнь мудрая птица добыла множество косых. Неслышно взмахивая мягкими крыльями, ночная охотница устремилась к беспечной добыче, однако не долетела. Сову обуял смертельный ужас, перья на круглой голове встали дыбом. Коротко ухнув, она бросилась назад и успокоилась, лишь забившись в самое отдаленное и глубокое известное ей дупло. Возможно, именно от нее пошел род ушастых сов, тщательно избегающих наземной добычи.
Счастливо избежавший птичьих когтей огромный заяц продолжал свой путь. Несмотря на то, что стояло позднее лето, шерсть зверька была белой, но не той ласковой снежной белизной, что по зиме отличает ушастую братию. По цвету она скорее напоминала клубящуюся сырую мглу, выползающую в месяц Волка по утрам из холодных, мокрых оврагов. Отъевшиеся русаки если и покидают лес на исходе лета, то лишь затем, чтоб совершить набег на крестьянские огороды, но этот заяц затаился на обочине Роггского тракта, где сроду не росло ничего, достойного заячьего внимания. Зверек ждал довольно долго, после неудачи, постигшей старую сову, никто не покушался на его спокойствие. Наконец по дороге застучали копыта. Заяц сначала поднял длинные чуткие уши, а затем сел столбиком, повернув мордочку навстречу звуку.
Ночной путник, кто бы он ни был, ехал один. Он явно спешил, однако был достаточно опытен, чтобы не гнать лошадь галопом. Заяц внимательно смотрел на странника, вбирая серыми ноздрями воздух. Удостоверившись, что это тот, кого он ждет, зверек поскакал следом. Внимательный взгляд заметил бы светлую тень, мелькающую в траве, но всадника волновало лишь то, что происходило на тракте. Он то и дело оглядывался через плечо в ожидании погони, копошащиеся же в придорожных зарослях зверушки его не интересовали.
Белый заяц следовал за путешественником как пришитый. Иногда он взмывал свечой вверх, проверяя, все ли в порядке, иногда на ровном участке дороги забегал вперед и, затаившись в ямке, ждал, когда наездник приблизится. Но все эти предосторожности были излишними, по сторонам преследуемый не смотрел. Наконец впереди засветились ясные, рыжие огни. Заяц тихо пискнул от отвращения, но долг погнал его вперед, к ненавистному пламени. На опушке каштановой рощи был разбит большой лагерь. Всадник оживился и пустил было лошадь в галоп, но потом передумал и свернул с дороги. Хорошенько спрятав коня в кустах, он, крадучись, пошел на огонь. Белый заяц увязался следом, хотя каждый прыжок давался ему с трудом — огонь, даже далекий, причинял зверьку немалые страдания. Тем не менее он смог подобраться достаточно близко, чтобы увидеть, как ночной путник, обойдя двух или трех часовых, тихонько окликнул третьего, видимо, хорошо ему знакомого. Часовой с трудом подавил крик удивления, коротко кивнул и пошел к кострам.
Всадник ждал, прислонившись к перекрученному ветрами и веками необъятному стволу каштана. Белый заяц ждал вместе с ним. Затем ветви кустарника расступились, и показался еще один человек. В лунном свете его волосы блеснули серебром. Зайца пронзила острая боль — присутствие пришельца жгло не хуже огня, однако ушастый вытерпел и это, только неуклюже, совсем не по-заячьи отполз подальше. Он видел, как приехавший, размахивая руками, что-то взволнованно рассказывал. Затем белоголовый молча привлек юношу к себе, и они уселись прямо на траве, подстелив плащ. Разговор затягивался. Старший что-то мягко, но настойчиво доказывал. Младший долго не соглашался, но в конце концов кивнул и спрятал лицо на груди у собеседника, который ласково гладил его по волосам. Заяц, собрав всю свою волю, подобрался поближе, ему даже удалось услышать часть разговора. Затем седой ушел, а юноша встал, гибко, по-кошачьи потянулся, тряхнув блестящими кудряшками, и снова устроился на плаще. Не прошло и полуоры, как вернулся его друг, ведя на поводу черную лошадь. Видимо, чутье у нее было получше, чем у той, что принадлежала юноше. Она нервно повела ушами и коротко, зло заржала, поворотив голову в ту сторону, где затаился белый заяц. К удаче последнего, седой не только не обратил внимания на недовольство коня, но и прикрикнул на животное, которое послушно замолчало, все еще недобро косясь в темноту. Вскоре два всадника осторожно выехали на тракт и пустились в обратный путь. Заяц поскакал следом, стараясь, однако, не приближаться к пугливой лошади и ее опасному хозяину.
Над горизонтом засияло созвездие Лебедя, предвещая скорый рассвет, когда путники выехали на берег Рогга. Впереди тихо плескалась темная вода, шуршали тростники, сонно крякнула утка. Наездники спешились и долго стояли рядом, держась за руки, затем юноша направил коня в воду, где оказался брод. Седой какое-то время смотрел ему вслед, а затем неспешной рысцой поехал на юг. На сей раз белый заяц последовал за ним. Впрочем, всадник уехал недалеко. Отыскав в придорожном лесу полянку, незаметную с тракта, он привязал коня к дереву и улегся в траве, глядя в светлеющее небо.
Заяц ждал. Небо стало льдисто-зеленым, затем окрасилось в сиреневые, желтые и, наконец, малиновые цвета Заблестели капли росы, цветущие который месяц кряду кусты шиповника и заросли переспевшей малины огласились жужжанием пчел. Заяц испытывал непереносимые страдания от жгучих лучей, несмотря на то, что забился в самую чащу сплетенных ветвей. Зверек не спускал глаз с седого, который лежал почти неподвижно, раскинув руки и чему-то улыбаясь. Легкие высохшие травинки смешались с серебристыми волосами, голубые глаза, не мигая, смотрели в ослепительное небо. Человек, кем бы он ни был, вряд ли мог лежать ору за орой, в упор глядя на летнее солнце, но для седого это, похоже, было истинным наслаждением. Солнце уже склонялось к горизонту, когда он наконец встал и неторопливо пошел к своему коню, лениво срывая подвернувшиеся под руку ягоды. Заяц настороженно следил за тем, как мужчина взлетел в седло и направил лошадь по узкой дорожке, ведущей в глубь леса. Дальше следовать за ним не имело смысла — заяц прекрасно знал, куда ведет эта тропа.