Лика оглянулась.
– Вы же напишете правду?
– Постараюсь.
– Петр Федорович ее не скажет!
– Он лжец?
– Ой! Нет, конечно, – возразила Лика, – Мясоедов святой!
– Так уж прямо и без недостатков! – подначил я девушку.
– Абсолютно! – с жаром воскликнула та. – Ну разве что…
– Что? – улыбнулся я.
Лика засмеялась:
– Петр Федорович ребенок, он ничего не выбрасывает, даже конфетные фантики. Угостит его кто, он съест шоколадку, а обертку в коробочку прячет! Все хранит! У него кабинет на музей похож! Один раз Неля у него прибрать решила. Мясоедов в отпуск ушел, а Самойленкова часть его, как ей показалось, ненужных бумажек выбросила. Представляете, он это заметил! Так расстроился.
Фамилия Самойленкова показалась мне знакомой, но Ликино тарахтение мешало сосредоточиться.
– Петр Федорович Неле ничего не сказал, но было понятно, как он расстроен. Он никогда людей не ругает, если по работе не накосячили, и не понимает, что кое-кто его использует. Есть у нас такие кадры! Ничего не соображают, аппендицит от туберкулеза не отличат. Такие перцы! Та же Неля. Я вам о ней потом расскажу! Ловко она спецпалатами рулит! Мясоедова обманывает!
– Какими палатами? – переспросил я.
Лика округлила глаза.
– Я вас покараулю и все-все объясню! Напишите правду про Нельку, ее от нас уберут! Ишь устроилась! Два дня тут консультирует, а всех строит! Мы пришли, вам сюда.
Лика распахнула большую, неожиданно темную для больницы дверь и заорала, как глашатай на базарной площади в воскресный день:
– Петр Федорович! Я привела журналиста!
Полный мужчина, сидевший за большим письменным столом, уронил очки, потом вежливо сказал:
– Спасибо, Лика, попроси, пожалуйста, чтобы нам принесли чаю, или вы желаете пообедать? Только скажите, еду доставят из столовой, у нас хороший повар.
– Благодарю, но я не голоден, – улыбнулся я, – вот от чая не откажусь.
– Присаживайтесь, – радушно предложил Петр Федорович, – устраивайтесь, где поудобней. У меня тут слегка захламлено, надо бы порядок навести, но выбросить ничего не могу, это же память.
Я сел в кресло и невольно вздохнул. Рабочая комната Мясоедова похожа на жилище Плюшкина. И если присутствие огромного количества книг на полках и фотографий пациентов с благодарственными надписями, развешанных на стенах, вполне оправданно, то как объяснить наличие катушек ниток, аккуратно сложенных пластиковых пакетов, поломанных чайных ложек, спичечных коробков, разномастных пачек сигарет, тупых карандашей, гор ластиков. А вот и коробочка, заполненная фантиками!
– Ну, голубчик, – потер руки Мясоедов, – ваш редактор звонил мне, просил незамедлительно встретиться с корреспондентом, который хочет писать материал о нашей клинике.
Я кивнул. Каюсь, я прикинулся редакционным начальством и был немало удивлен, когда Мясоедов согласился на интервью.
– Через три месяца клиника отметит свое пятидесятилетие, – сказал Петр Федорович, – конечно, хочется, чтобы пресса сообщила о наших людях!
Удивление прошло. Вот в чем дело! Впереди юбилей! Теперь понятно, отчего Петр Федорович сразу решил принять журналиста!
– Мы тут подготовили для корреспондентов справочку, – сказал хирург, – вот, держите. Здесь все: цифры, достижения, имена сотрудников. Полная информация!
– Спасибо, но хочется услышать еще несколько историй, – решил я хватать быка за рога, – и не все у вас, наверное, прекрасно!
– Вы о чем? – заморгал Мясоедов.
– Иногда ведь больные умирают?
– Увы, – развел руками хирург, – но не всегда в летальном исходе виноват врач. Вот свежий пример. Позавчера привезли школьника с перитонитом, операция шла шесть часов! Не спасли! Отец мальчика пообещал в суд подать, обозвал нас «убийцами в белых халатах». Но обвинение несправедливо! Мать несчастного ребенка фактически убила его! Представляете, сын жалуется на боль в эпигастрии, а родительница вместо того, чтобы немедленно идти к врачу, начинает сама лечить мальчика. Она поставила ему клизму, положила на область живота горячую грелку и трое суток кормила коктейлем из аспирина, анальгина да ношпы. Решила: у ребенка желудочный грипп.
– Вы, конечно, рассказали эту историю отцу умершего? – поинтересовался я.
– Нет, – ответил Мясоедов, – если семья обратится в суд, тогда, конечно, придется. Но пока я промолчал. Им жить дальше, а как быть с пониманием того, что жена практически убийца?
Я покосился на Петра Федоровича. С одной стороны, его позиция христиански милосердна, несчастного парнишку все равно не вернуть. С другой – вдруг у мамаши-идиотки есть другие дети и у них тоже случится аппендицит? Похоже, болтливая Лика права: профессор абсолютно неконфликтен.
– А в случае с Людмилой Брин нашли виновного? – спросил я в лоб.
– Это кто? – заморгал Мясоедов.
– Несколько лет назад вы пытались спасти дочь эстрадной певицы Алины Брин. Ее ранил киллер, убивший отца девочки, Александра Сухова.
– Вспомнил! – воскликнул Петр Федорович. – Ужасная история! На бизнесмена напали в его собственном доме и застрелили. Предположим, он кому-то насолил и с ним решили расправиться. Но ребенок! С какой стати лишать жизни крошку?
– Может, она видела исполнителя? – предположил я.
– Девочка спала в своей кроватке, помнится, меня еще удивила человеческая жестокость. Стрелять в мирно спящего ребенка! Это кем надо быть? А их нянька? Знаете, меня так поразил тот случай, что, когда у моей дочери родился Слава, я категорически запретил нанимать постороннюю женщину в дом. Детей обязана воспитывать мать! Хотя если вспомнить погибшего от аппендицита ребенка…
– А что там было с нянькой? – заинтересовался я.
Мясоедов подпер подбородок кулаком.
– Несчастье случилось в воскресенье, – начал он, – меня вызвали из дома, Неля звонила, она сказала: «В клинику везут дочь очень известных людей, крупного бизнесмена и популярной певицы. Предположительно у девочки несколько ранений, одно в грудь, другое в голову. Стреляли наверняка, хотели убить, но она пока жива».
Я весь превратился в слух, а Петр Федорович подробно описывал случай.