— Ваше Высокопреосвященство, — глухо бросил Альдо, — мы сказали, вы слышали. Гимнеты вас проводят, а нас ждет Совет.
— Никуда ты не уйдешь, — возвестила Матильда, заступая дорогу. Проклятые юбки пришлись как нельзя кстати, обойти заполонившую проход копну было невозможно.
— Ее Высочество права, — наклонил голову Левий, заходя во фланг. — Разговор не кончен. Вы обвиняете графа Гонта в покушении на жизнь герцога Эпинэ и в том, что он использовал имя Сузы-Музы, но обвинения не есть доказательства. Я настаиваю на разговоре с обвиняемым.
— Нет, — огрызнулся внук. — Это наше дело.
— Да, — вздернул подбородок Его Высокопреосвященство, — власть духовная превыше власти светской, отрицающий это — есть еретик, подлежащий отлучению от церкви. Слуги Создателя возносят ввысь верных и праведных, и они же низвергают возгордившихся. Твоей власти, Альдо Ракан, нет и декады, она слаба и слепа, как новорожденный щенок. И ты слеп и слаб.
— Это вы слепы, — сжал кулаки Альдо. — Раканы вернулись навсегда по праву крови. Я рожден анаксом, мне не нужны ваши советы.
— Что ж, — не стал спорить Левий, — в таком случае я покидаю этот город. Непогрешим лишь Эсперадор, а я всего лишь кардинал. Я ошибся, возложив корону на голову еретика и безумца, и готов нести ответ за свою ошибку.
— Хватит дурить! — прошипела Матильда, напрочь позабыв, где она и кто перед ней. Как ни странно, это помогло — внук глубоко вздохнул и улыбнулся. Виновато, как в детстве.
— Ваше Высокопреосвященство, простите меня. Когда человеку веришь как себе, а он предает… Я слишком верил Удо, мы все верили… Его бы никогда не поймали, если б не случайность. Борна застигли за составлением очередного письма Сузы-Музы.
Левий провел большим пальцем по эмалевым крылышкам:
— Я не вижу связи между нападением на Эпинэ и играми графа Медузы.
— Она есть, — скривился Альдо. — Удо сговорился с «висельниками», Робера спасло только чудо и уменье. Он — лучший из известных мне фехтовальщиков.
— Хватит зубы заговаривать, — пошла вперед Матильда. — Может, Удо дурака и валял, но Робера он не трогал!
— Постойте, Ваше Высочество. — Левий просил, как приказывал. — Я хочу знать, на чем держится обвинение.
— Да ни на чем оно не держится, — отмахнулась Матильда, — вранье и есть вранье.
— Ваше Высокопреосвященство. — Глаза Альдо сверкали, но он сдерживался. — Ричард пришел к Гонту не просто так. У него были причины.
— Нашли кого послать, — буркнула принцесса. — Щенка безмозглого!
— Ты не веришь, потому что не хочешь. — Теперь Альдо говорил с ней и только с ней. — Я тебе завидую, ты это можешь, я нет.
— Я не верю, я знаю. Удо на подлость не способен.
— Хорошо. — Рука Альдо сжала ее пальцы. — Но постарайся представить, что отравить нас пытался Удо. Ты готова простить и это?
— Готова. — До разоренных могил, Айнсмеллера, Доры не простила бы, а сейчас… Если б их с Альдо угробили еще в Агарисе, сколько б жизней уцелело.
— Будь по-твоему, — вздохнул внук, — ничего твоему Удо не будет, но в моей стране ему делать нечего. Лошадь, деньги и провожатых до границы он получит, и до свиданья. Вернется — пусть пеняет на себя.
Ликтор ловко сворачивал бумаги и по одной передавал Мевену. Гимнет-капитан складывал подписанные королем свитки в окованный бронзой сундук, которому предстояло быть запечатанным обоими гимнет-капитанами, геренцием и цивильным комендантом. После поимки Медузы Дик полагал предосторожности излишними, но Альдо был обеспокоен больше, чем хотел показать. История с Удо и Салиганом показала, что ни дворец, ни посольская палата не являются безопасным местом.
— Печать наложена, — доложил Мевен.
— Печать наложена. — На Дэвида Рокслея смотреть было страшно, но от отпуска он отказался. Дик графа понимал: служба отвлекала от мыслей о погибшем брате и собственном бессилии.
— Печать наложена. — Геренций Врогг напоминал подслеповатого хомяка, но сюзерен был им доволен. В чем, в чем, а в документах барсинский ординар разбирался.
Врогг обеими руками поднял книгу-реестр и водрузил на подставку. Пора! Дик поднялся, стараясь не глядеть по сторонам. Он еще не привык, что в его честь ударяют в пол древками алебард, хоть это и было приятно. «Золото, меч, закон и этикет суть четыре камня, на которых стоит государство». Так писал Теотан Уэртский, над трудами которого сюзерен дневал и ночевал.
Врогг раскрыл свой фолиант на нужной странице и с поклоном отступил. Еще вчера Дикон не глядя приложил бы печать, но Медуза-Борн научил не доверять никому, кроме сюзерена и себя. Ричард пробежал глазами опись разобранных дел — все было в порядке. Перо легко скользнуло по бумаге, оставив черно-синий след. Затем пришла очередь сундука.
— Печать наложена. — Юноша отнял перстень, оставив на белом королевском воске надорского вепря. — Да исполнится воля государя!
— Совет окончен, — устало объявил Альдо. — Мы отпускаем геренция и ординаров.
Врогг поклонился и захлопнул книгу, двое гимнетов подхватили вместилище документов за бронзовые ручки, еще двое распахнули двери. Геренций и ликторы вышли следом, за ними потянулись ординары во главе с косым Краклом. Скамьи стремительно пустели — как же мало осталось в Талиге древней крови! Его Величество сжал подлокотники:
— Эории Талига, мы должны сообщить вам весть, которая изрядно нас огорчила. Граф Гонт оказался недостоин своего титула и своих предков. Он был застигнут на месте преступления, его вина полностью доказана.
Преступник подлежит суду и казни, однако мы не можем забыть о былой верности Гонтов и о том, что Удо Борн оказал нам и Талигойе неоценимую услугу, разыскав раненного в бою с войсками узурпатора герцога Окделла. Учитывая ходатайство Его Высокопреосвященства Левия и Ее Высочества Матильды Алатской, мы оставляем Удо Борну жизнь и приговариваем его к пожизненному изгнанию с лишением титула и дарованной нами собственности.
Удо Борн сегодня же навсегда покинет Талигойю, и ни он сам, ни его потомство не пересекут границу под страхом немедленной смерти. Мы же во имя чести эориев велим по возможности избегать разговоров о его преступлении. Герб Гонтов мы передадим ближайшему из потомков казненного узурпаторами Рутгерта Гонта.
И пусть наша мягкость в отношении Удо Борна не станет соблазном для прочих. Тот, кто оскорбит своего короля и поднимет руку на наших верных вассалов, умрет, какими бы ни были его предыдущие заслуги и кто бы за него ни просил. Да будет так, а теперь все, кроме герцога Окделла, свободны.
— Гица. — Лаци тщательно подкрутил смоляные усы, сейчас гадость скажет. — Куда ж теперь гици Удо подастся?