Кстати, через семь лет, когда будешь тут к яблочному сердцу прирастать, сядешь в кресло около этого самого бассейна, вроде как с учебниками на подготовку, а читать не сможешь. Потому что за кафельным бортом Лена (Лиля которая) начнет бултыхаться. Для нее там обычную воду пустят, прозрачную, слегка синюшную из-за цвета кафеля. А ты-то все равно свою огненную-ржавую будешь вспоминать и за Ленку слегка бояться. По типу: а вдруг она тоже сейчас все перезабудет? Но до этого еще семь лет с небольшим хвостом осталось.
А тогда, значит, ржавая вода и твое абсолютное спокойствие. Не то чтобы эмоций не было, но они какие-то выцветшие, не стопроцентные. Ну примерно как если пиво водой развести, то оно на вкус вообще никаким окажется. Так и тут: помнишь все, что произошло, но ничего при этом не испытываешь. (Это первая стадия отходняка, описанная в любом учебнике по клинической психологии мирских. Она держится час-полтора, в зависимости от совокупности ряда факторов, важнейшим из которых считается… Тьфу, ну, короче, суть в том, что для тебя тогдашнего это нормально.)
Ты хорошо понимаешь, кто ты есть, как тебя зовут, сколько тебе лет и прочую анкетную пургу. Знаешь, что дома был пожар, ты спасся чудом, а маму с батей спасти не удалось. Что тебя подозревают в… в общем, что это ты квартиру поджег, но ты этого стопудово не делал, тебе ведь даже в дом батя войти толком не дал, отправил обратно на улицу на пару часов, а когда ты вернулся, там уже ловить было нечего. Так что родителей больше нет, а ты спасся. Сперва долго лежал в больнице, а сейчас вот прочухиваешься в чем-то типа дома отдыха или этого, реабилитационного центра. Короче, тебя сюда привез какой-то батянин сослуживец.
Оказывается, батя не всю жизнь сантехником проработал, он много лет служил, чуть ли не в горячих точках. Главное, что он связь со своими этими однополчанами, или как их там, поддерживал, вот они теперь тебе тоже не дали загнуться. В этот реабилитационный центр засунули, благо, что здесь пусто по зимним временам, скоро обратно в Москву увезут, причем так… В семью к еще одному батиному сослуживцу, в общем. Ты и его самого, и жену его уже вроде видел, разговаривал с ними о чем-то, вроде понравились друг другу. А даже если и нет, то ты все равно рыпаться не будешь. Не только потому, что в интернат или детдом не хочешь, но и потому, что у бати такая предсмертная воля была, завещание, там, или типа того, чтобы тебя вот так опекали.
(Опять же все строго по учебникам, идеальный образец для подражания. В случаях, когда Спутник погибает и его семью другим перепоручают, то легенду именно такую и берут. Дескать, ваш супруг или, там, отчим много лет служил на благо родины, мы его коллеги и однополчане, и от нас устав или еще какой долг офицерской чести требует позаботиться о вашей семье. Как правило, покойного Спутника бывшим офицером объявляют. А уж чего конкретно: спецназа, ФСБ, ГРУ или обычной в/ч, — зависит от контингента, от того, какой именно нынешняя спутниковая семья была, на что она купится — на легенду о служащих госбезопасности или же, наоборот, исключительно на порядочность бойцов, выполнявших интернациональный долг. Другое дело, что обычно-то Спутник ни фига не погибший, а только в спячку залегший, если организм вдруг неожиданно подвел, но мирским про такое знать не нужно, это инструкция четко оговаривает.)
В общем, у тебя все хорошо, ты в бассейне плаваешь, сил набираешься, завтра тебя домо… в Москву отвезут, прямо сразу к приемным родителям, они тебя очень ждут, полчаса назад вы про это по телефону трындели, так что ты уже часы считаешь до отлета. И в аэропорт хочется, и лечиться надоело, и вообще. Даже в школу и то хочется, хоть ты и в другую пойдешь, но догонять много придется, а поступление вообще на следующий год решили отложить. Но это неважно, главное, что ты в порядке, хотя плавать как-то замахался уже. Значит, щаз вылезешь, вон на берегу Тимофей Иваныч сидит — это врач местный, не столько на тебя пырится, сколько с Саввой Севастьяновичем трындит, с батиным сослуживцем. Севастьяныч сильно старше бати, а выглядит молодцом, это он тебя завтра домой повезет. Клевый мужик, чего-то в нем тоже такое есть, батянино…
Так что ты из бассейна выметаешься, в полотенце заматываешься и к этому Севастьянычу топаешь. Что он, что тот врач к тебе классно относятся, ты им честно говоришь, что спать уже хочешь, наверное, из-за отлета слегка дергаешься, в общем — ты пошел. Они соглашаются, обещают завтра разбудить пораньше, чтобы вещи собрать и все такое, и ты топаешь к себе. Вроде сто раз к себе в палату поднимался, а все одно — будто впервые туда отправляешься.
На самом деле это, конечно, ни фига не палата, а реальный гостиничный номер, причем такой, припонтованный, даже не эконом-класса ни разу, а просто как в хорошем кино. Фильмов ты тут, кстати, обсмотрелся по самое не могу, в основном какие-то тупые американские комедии, потому как мочилово в глотку не лезет совершенно, хотя раньше ты вроде перся по нему. А теперь вот у тебя в фаворитах разная древняя ржачка типа «Назад в будущее» и ты-ды, пока и видик не опостылел. В местном пункте проката (видеотека называется) в основном всякий советский хлам лежит. Все больше про войну, но комедии тоже есть, ты и их на видике гонял, когда пристойное кончилось. А сейчас ящик совсем не в масть, тебе бы упасть и рухнуть. Сил ни на что нет, будто не в бассейне плескался, а мешки таскал или какие-нить чугунные батареи. Чугуниевые, бляха-муха. В общем, в душ (контрастный, как батя приучил) и в койку. Наивно думаешь, что прямо сейчас отрубишься.
А вот фиг — сон не идет, хоть вешайся. (Это, опять же, если по учебнику, то вторая стадия действия «концентрированной Леты», когда с эмоций вроде как заморозка отходит постепенно. Обычно такое во сне происходит, поэтому не сильно болезненно, но у тебя все пошло наперекосяк.) Если про такое состояние не по учебнику объяснять, а по ощущениям, «на пальцах», как Старый любит выражаться, то это можно с похмельем сравнить. Когда вроде вскакиваешь — и ничего так, жить можно, только сушняк и озноб, а вот потом, через час где-то, наступает реальный отходняк, «тяжелый, как портянки прапора» (это уже батянино любимое выражение). Все болит, короче. Только не снаружи, а внутри, в душе.
Плохо. Словами не объяснить, до чего плохо. Ну вот правда как с бодуна, когда вспоминаешь, какую пургу вчера гнал, да с кем сцепился, да что творил. Так и тут, но другое. Мама вспоминается, живая-живая, как она одной рукой телефонную трубку держит, а другой сигарету и при этом сама себе в оконном отражении рожицы корчит. А батя рядом, на той же кухне, лук режет. Лук и помидоры — их, оказывается, с сердцевины надо коцать, чтобы мякоть во все стороны не брызнула, и только наточенным лезвием. И нож реально острющий, у вас такого раньше не было, все тупые, а этот вот блестит, рукоятка у него пластиковая и прозрачно-зеленая, как газировка «Тархун», гладкая и округлая, толщиной где-то в зажигалку примерно.
В общем, у тебя так резать не получалось, кафель и майка в мякоти томатной, она ещё почему-то так звонко шмякается, как живая. Мама даже перестает слушать телефон и говорит какую-то ерундень про коварную помидорную плазму, призванную поработить их мир… В общем, чушь полная, начнешь рассказывать — никому не смешно, но ты и не расскажешь никому, это воспоминание будет только у тебя. У тебя одного, потому что ни мамы, ни бати больше нет, они про эти гребаные помидоры больше не вспомнят и над ними ржать не станут. А тебе теперь тоже не смешно до ужаса, только это словами не скажешь. Ни словами, ни слезами, ты это уже знаешь откуда-то, это не помогает. Вот если башкой о спинку кровати стукнуться, то чуть-чуть отрубает, на полсекунды, когда снаружи тоже болит, ты на это типа отвлекаешься, но скоро и оно перестает действовать. И чего тогда делать — непонятно, разве что скулить почти шепотом, прося помощи непонятно от кого.