— Дорогой, — нежно промурлыкала она и погладила гибкими холеными пальцами лацкан его пиджака. — Я умираю от жажды, Ты ведь не хочешь, чтобы я умерла от жажды.
— Конечно, нет, милая. — Рикардо театральным жестом приложил руку к сердцу и отошел с Дорис в сторону. — Воды или чего покрепче?
— Чего покрепче.
— Боже! Что я слышу? — Он насмешливо заломил бровь. — Ты хочешь повергнуть в шок это добропорядочное общество? Тебе здесь не нравится? Так давай просто возьмем и уйдем.
Ресницы Дорис оскорбленно затрепетали.
— Только трус бежит с поля битвы, — запальчиво объявила она. — Пусть Аделаида на это не рассчитывает!
— А может быть, — странно изменившимся голосом сказал Рикардо, — тихонько проберемся на террасу и потанцуем там?
Дорис решительно заявила:
— Нет, это не вариант.
— Испугалась?
— Кого? Уж не тебя ли? — Она взглянула ему в глаза. — Конечно, ты всесилен и всемогущ и одним движением пальца можешь вызвать панику на валютной бирже. Конечно, тебя все уважают, и все боятся. Но я — нет!
— А может быть, стоит бояться? Хотя бы чуточку?
— Между прочим, я хотела выпить. Рикардо кивнул и через минуту вернулся с двумя бокалами — в одном была водка, в другом — апельсиновый сок.
— Теодор наказывал тебя в детстве? — спросил он, наблюдая, как она схватила бокал с водкой, пригубила и зашлась кашлем.
— Не за что было, — приходя в себя, сказала Дорис.
— Так ты, выходит, была идеальным ребенком? Девочкой с картинки: фарфоровое личико и длинные белокурые волосы, заплетенные в косы.
— Идеальным? Спроси у Фреда, он скажет, какой я была сорвиголовой. Ему от меня так доставалось!
— А он?
— А он без конца подтрунивал надо мной, но и любил до умопомрачения, — ответила Дорис, не понимая, к чему этот экскурс в прошлое. — Его приятели называли меня милашкой. Я и в самом деле проскочила через подростковый возраст, не испытав всех этих девичьих страданий с прыщами и плоской грудью.
— Итак, ты всегда ощущала себя красавицей?
— Представь себе. Но это меня нисколько не радовало. Мне иногда хотелось закричать: люди, почему вы любите во мне лишь мою внешнюю оболочку. Поймите, я — это больше чем просто дочь Теодора Адамсона или известная в определенных кругах манекенщица Дорис Адамсон. Иногда мне хочется все бросить, упаковать чемодан и уехать туда, где меня никто не знает…
— Мне тоже иногда хочется общаться исключительно с кенгуру и крокодилами, днями напролет хоть в защитном комбинезоне цвета хаки и не думать о деньгах. Беда в том, что от себя не убежишь…
Дорис куснула губу.
— Ты говоришь совсем как Теодор и Фред, — беспокойно сказала она. — Они тоже советуют искать корень своих проблем в себе.
Рикардо порывисто сжал ей руку:
— Пойдем на террасу, — сказал он хрипло. — Не хочу никого видеть и слышать. Никого, кроме тебя.
Голос его был таким душевным и всепонимающим, что Дорис не могла не подчиниться. Его присутствие внушало ей спокойствие и уверенность в себе, хотя по большому счету он был мужчина, а потому — опасен.
На террасе и вправду оказалось прохладно, и из‑за створчатых дверей доносились звуки музыки.
— Можно пригласить тебя на танец?
— Рикардо, не дури. Давай просто постоим и подышим свежим воздухом.
Не говоря ни слова, Рикардо взял у нее из рук бокал и поставил его на баллюстраду.
— Потанцуем? — спросил он уже настойчивее и привлек Дорис к себе.
— Отпусти меня! — воскликнула она, приходя в бешенство. — Отпусти, а то…
— А то — что?..
— Учти, я буду кусаться.
— Боже, я заинтригован! Я горю нетерпением испытать на себе всю силу твоего гнева!..
— Черт тебя побери! — закричала Дорис. — Отвяжись от меня!
— Не хочешь танцевать — не надо, — невозмутимо произнес Рикардо. — И вообще: что ты так волнуешься?
— Я успокоюсь только тогда, когда нас будет разделять расстояние как минимум в пять шагов, — гневно выпалила Дорис.
— О, это уже ключ к отгадке. К какой именно, подумай сама, а пока…
Поцелуй длился с минуту, а когда Дорис смогла наконец вобрать в легкие воздуха, все, что она могла сказать, было: «Зачем?» Этот порывистый и почти исступленный поцелуй потряс все ее существо, взбудоражил все чувства. Ей хотелось сейчас, чтобы он продолжался и дальше… Впервые со времени ухаживаний Бена ей безумно захотелось мужского тепла, захотелось принадлежать… Кому? Этому типу? «Да, именно ему, — ответил внутренний голос, — И никому другому!» — Пусти меня! — взмолилась она, и в глазах ее сверкнули слезы. — Пусти! Ну пожалуйста! Мне надоело играть в эту игру.
— А почему ты решила, что это игра? По щеке Дорис скатилась слеза:
— Это нечестно — пользоваться своей силой.
— А чем я должен пользоваться — своей слабостью? Но это женская привилегия.
— Вернемся в зал, а?
— Ты уверена, что хочешь этого? — нахмурился Рикардо.
— Мы уже давно отсутствуем. Пойдут разговоры, подумают, что мы здесь невесть чем занимаемся.
— Ты выглядишь такой недоступной. Одного взгляда на тебя хватит, чтобы они устыдились своих предположений, — с усмешкой заметил он, галантно подавая руку.
Остаток вечера они свободно переходили от одной группы гостей к другой, вели непринужденную светскую беседу, смеялись и никому в голову не могло прийти, что Дорис пребывает в полном смятении чувств.
Интересно, подумала она мрачно, все эти люди выглядят такими цветущими и благополучными. Неужели все это лишь видимость? Все эти улыбки, преувеличенно горячий интерес к собеседнику? Быть может, кого‑то ждет утром финансовый крах, кого‑то бросает муж или любовница, а они из кожи лезут вон, чтобы поддержать реноме счастливчика и оптимиста.
Когда они возвращались обратно, Рикардо включил стереосистему, так что можно было немного помолчать. Но когда они вышли из машины, он поймал ее в объятия и поцеловал.
Потерплю. Скорее отстанет, подумала Дорис, но когда поцелуй стал слишком уж затяжным, она спохватилась и попыталась вырваться. Когда это не получилось, обеими руками она толкнула Рикардо в грудь.
— Ну пожалуйста! — еле слышно прошипела она.
— Ты приглашаешь меня к себе?
— Нет… Ни в коем случае… — Устало сказала она, прижав ладони к вискам.
— Хорошо! Только не забудь: завтра вечером у нас ужин, — ответил он, садясь за руль.
Дорис вздрогнула: опять какой‑то званый вечер?
— А если у меня другие планы?